Надежда Бабкина: «Если хочешь быть счастливой — будь!»

Я и предположить не могла, что «Модный приговор» — это всерьез и надолго. Иллюзий не питала, но и...

Я и предположить не могла, что «Модный приговор» — это всерьез и надолго. Иллюзий не питала, но и не попробовать не могла — такой уж характер. Вдруг говорят: «Пишем сразу программу». Без проб и репетиций! Вошла в студию телецентра, а там — народу сидит!.. Это сегодня мы вынуждены снимать без зрителей, а тогда был полный зал. Вот меня и бросило в холодный пот...

— Надежда Георгиевна, 2020-й останется в истории как крайне тяжелый для всех год. Знаю, для вас он был особенно трудным...

— Двадцатый, с одной стороны, для меня оказался, конечно, жутким, но торжественным и продуктивным — с другой. Ведь я не только родилась заново, но и, несмотря на все препятствия, отметила два юбилея: свое семидесятилетие и сорокапятилетие коллектива «Русская песня».

Всемирная зараза посетила меня одной из первых в Москве. А вот где я ее подхватила, до сих пор непонятно. Для защиты своего дома ведь предприняла все меры. И в театре тоже. Кстати, там кроме меня никто и не заболел! А я — на полную катушку...

Из квартиры в карету скорой помощи, с температурой 39,5, спустилась своими ногами. Бодро махнула ребятам-консьержам: «Я ненадолго — скоро увидимся!»

— Куда меня везут? — спросила докторов.

— В «Медси», — ответили, — больше нигде мест нет.

В стационаре меня почти сразу ввели в искусственную кому, поражение легких оказалось восемьдесят процентов. Две недели пробыла на грани жизни и смерти — начали отказывать органы, я даже пережила состояние, похожее на клиническую смерть. Врачи делали самые неутешительные прогнозы. Только благодаря их оперативной и слаженной работе осталась жива. Какое-то время находилась в реанимации, но уже в сознании. Когда меня решили перевести в обычную палату, стала отказываться:

— Не хочу!

— Почему не хотите? — удивились доктора.

А меня попросту охватил страх: боялась оказаться одна. Привыкла, что в реанимации постоянно присутствует медперсонал, какая-то суета вокруг. Врачи мои страхи поняли и прикрепили сиделку — молодую крепкую медсестру Аллу. Она, несмотря на внешнюю мягкость, исполняла все предписания докторов четко, не давала слабины ни себе, ни мне. Мы сошлись характерами и стали подружками на время моего восстановления.

В палате попросила зеркало и... не узнала себя. На меня смотрела немощная, осунувшаяся женщина с лицом зеленого цвета, с запавшими глазами и полуседыми патлами. Я отвернулась и сказала, чтобы больше зеркало не давали. В мозгу крепко засела мысль: «Я должна привести себя в порядок». Все-таки артистка!

Когда пришел отрицательный тест на коронавирус, решила — пора в салон. В это время в больницу позвонил директор нашего театра Антон Собянин и завотделением ему сообщила: «Ваша-то выписываться собралась, в салон красоты ей приспичило ехать». Антон, понимая, что сам меня вразумить не сможет, подключил тяжелую артиллерию — позвонил моей близкой подруге экс-губернатору Владимирской области Светлане Орловой. Она подняла всех на уши. Вскоре в палате зазвонил мобильный телефон. Трубку я еще держать не могла — руки не работали, отвечала на звонки по громкой связи с помощью Аллы. Услышала голос заместителя мэра Анастасии Раковой. Она стала ласково убеждать, что рановато покидать больничные стены.

— Настя, но ты должна меня понять, ты же женщина! Мне надо голову привести в порядок, у меня ощущение, что волосы свалялись, — упорствовала я. (Хотя это было не так — уход был прекрасным.)

— Сейчас шефу трубку передам... — сказала Анастасия.

И я услышала голос Сергея Семеновича Собянина:

— Надя, какой у вас приятный голос по телефону... Ну успеете вы со своей прической, полежите еще недельку.

И я осталась. Звонили справиться о моем здоровье и подбодрить друзья-артисты, одними из первых — Макс Галкин и Алла Пугачева. Моя сиделка, услышав по громкой связи ее голос, замерла — ушам своим не могла поверить.

Из палаты я впервые вышла и на связь с родными... Сначала позвонила невестке. Таня, услышав мой голос, разрыдалась: «Господи, наконец-то...» Ведь все две недели, что я провела в коме, близкие не находили себе места. Следом позвонила сыну Даниле... Ни он, ни невестка тогда мне не сообщили, что сын практически одновременно со мной переболел коронавирусом. И у Данилы болезнь протекала в тяжелой форме, он был на аппарате ИВЛ. Представляю, что Таня пережила за тот месяц... О болезни сына я узнала, лишь когда меня выписали.

Из больницы, не заезжая домой, сразу отправилась в салон красоты. После того как мастер привела мои изрядно поредевшие волосы в порядок и сделала макияж, меня усадили в кресло, и я записала видеообращение, поблагодарив всех за поддержку. Многие тогда не поверили — посчитали, что слишком хорошо выгляжу для тяжелобольной. Посыпались обвинения в пиаре... А ведь я в кресле сидела из последних сил — не могла спину держать. Ногу на ногу мне положили для кадра — я даже этого сделать самостоятельно не могла. Естественно, что для меня, привыкшей к высокой активности, такое состояние было катастрофой.

Из салона вместе с помощницей Аллой отправилась в загородный дом. Впервые вдохнув свежего воздуха, воскликнула: «Боже, какое счастье! Я на Земле и любуюсь твоими творениями!» За окном бушевала весна... Было самое начало мая — в больнице я провела почти месяц. Ощущения испытывала такие, будто вынули позвоночник. Руки-ноги отказывались слушаться, даже сидеть толком не могла.

Но я себе сказала: «Не имею права дать слабину, расхлябаться! Никто, кроме врачей, не должен меня видеть в беспомощном состоянии». Ни Женю, ни внуков в тот период к себе не допускала. Реабилитация была жесткой. Сперва из дома на процедуры в реабилитационный центр меня ежедневно привозили на инвалидной коляске. Ощущала себя абсолютно обессиленной, все упражнения буквально заставляли делать. Но едва почувствовала, что стало получаться — восстановление пошло гораздо активнее, я обрела волю к выздоровлению.

— Помните свои «первые шаги»?

— Это буду помнить всегда. На ноги меня ставили два молодых врача-реабилитолога. Сказали: «Надо вставать». Я посмотрела на них такими глазами, словно молила: «Не трогайте меня!» В этом взгляде читались страх, сомнения, неуверенность, поэтому они повторили: «Нет, надо вставать!» Подняли, поставили. Я обвисла у ребят на руках как плеть. И вдруг почувствовала, что их поддержка стала слабеть... «Мальчики, только не уходите, — взмолилась, — стойте рядом!» И с их помощью сделала первый шаг. Очень хорошо запомнила, как они меня энергетически «подталкивали». Дальше — больше. Пройти самостоятельно десять шагов было подвигом, а уж добраться от двери палаты до окна и обратно — олимпийским рекордом.

Аллу я отпустила в конце мая. Когда дома впервые смогла самостоятельно встать с кровати и без посторонней помощи принять душ — поняла: теперь справлюсь одна.

В июле вместе с Женей Гором и друзьями полетела в Ялту восстанавливать силы. Женя страшно за меня переживал, но я его долго не принимала — не могла предстать перед любимым в разобранном виде. Наш гражданский брак (а вместе мы уже семнадцать лет!) гостевой. У каждого своя территория — свой дом. Сегодня Евгений Гор успешный бизнесмен.

Когда Женя в связи с рабочими обстоятельствами был вынужден прервать отдых, в Ялту мне привезли десятилетнего внука. С Георгием у нас полное взаимопонимание. В отсутствие родителей общалась с ним очень конкретно:

— Если после прогулки к определенному времени не вернешься в отель или не будешь меня слушаться — в течение двенадцати часов отправлю в Москву!

— Надя, не подведу! — уверял Георгий (внуки называют меня по имени).

И не подвел. Наоборот, помогал, например носил мою пляжную сумку. После завтрака обычно спрашивал:

— Ну что, вызывать машину? — он имел в виду гостиничный кар, возящий отдыхающих от отеля до пляжа.

Я отвечала:

— Прогуляемся лучше пешком. Мне же ноги надо разрабатывать.

Но Георгию хотелось проехаться на каре:

— Надя, ну давай все-таки прокатимся — водителям же приятно тебя подвезти!

И я уступала. Или предлагал: «Пойдем в японский садик! Надя, там такие рыбы, такие лягушки!» Все там сфотографировал и потом составил альбом «Как я провел лето». Ведь кроме Ялты Георгий с мамой и сестрами побывал в Греции — там тоже зарядился впечатлениями.

Так что не остаюсь в стороне от воспитания своих внуков. Участвую в их жизни как могу — контролирую, наблюдаю, помогаю, советую.

— Отдать мальчика в музыкальную школу — ваша идея?

— Моя, но и папа поддержал. Главное, внук замечательно справляется. У Георгия очень артистичная натура, пойдет если и не по актерской, то точно по какой-то иной творческой стезе.

Все мои внуки абсолютно разные. Внешне на меня больше всех похожа средняя, семилетняя Вера. В детстве я была такой же худенькой и беленькой. А вот по характеру на меня сегодняшнюю походит самая младшая, Марфа, ей пять. Георгий меня к сестрам ревнует. По праву первенства говорит: «Надя моя!» Когда приезжаю к ним в гости, раскатывает передо мной красную ковровую дорожку, которую сам сделал из куска материи, завалявшейся в хозблоке. Очень ценю такое отношение ко мне внука.

— В конце года вышла ваша автобиография «Надежда Бабкина. Модная народная». Не могу не отметить весьма откровенный тон повествования... В связи с названием книги хочется спросить: когда почувствовали себя модной?

— Когда училась на третьем курсе Института Гнесиных, меня вызвал ректор Владимир Николаевич Минин. Решила предстать перед ним во всей красе — в приемную вошла девица в нейлоновой кислотно-лимонного цвета рубахе, красной лакированной мини-юбке, сапогах-чулках и белом синтетическом кудрявом парике! Все это богатство я привезла из Польши с гастролей, так как со второго курса работала солисткой в оркестре «Боян». И уверяю вас — в таком прикиде была самой модной в институте: ни у кого из студентов столь «эксклюзивных» вещей не водилось. Сегодня тогдашний образ могу охарактеризовать одним словом: ужас! Или «взрыв на макаронной фабрике».

Первой моим видом была сражена секретарь ректора Людмила Александровна. Она растерянно вымолвила:

— Надя, прошу тебя, накинь хотя бы платок и сними эту чертовщину с головы!

— А что такого? — самоуверенно спрашиваю.

— Я тебя предупредила! — вздохнула секретарша, а я смело шагнула в кабинет ректора.

Увидев меня, Владимир Николаевич вскочил с кресла и завопил:

— Вон отсюда!

Я пулей вылетела из кабинета.

— Говорила же тебе! — с досадой шепчет Людмила Александровна и прячет меня в приемной за ширмой.

Следом из кабинета вылетает ректор и кричит секретарю:

— Как ты могла ее пустить ко мне в таком виде?!

— А что я могла сделать? — оправдывается секретарь. — Она сказала, что так модно.

— Мало ли что модно! Заявляться в подобном виде к ректору — просто возмутительно! Где она?

— Сейчас приглашу...

Минин скрылся за дверью, и я вышла из укрытия. Сняла парик, стерла боевую раскраску, взяла у Людмилы Александровны шаль и прикрыла свое «богатство»...

Оказалось, ректор меня вызывал, чтобы поручить организовать студенческую музыкальную агитбригаду — в институте я слыла активисткой. Команду собрала, и нас отправили на гастроли по Краснодарскому краю. В поездке получила первые навыки руководителя коллектива.

Еще пример «модных поисков». В 1979-м привезла я из-за границы красивые батистовые кухонные шторы — белые кружавчики в оранжевых оборочках, по которым разбросаны ягоды клубники. Такие яркие, сочные цвета! У нас в стране ничего подобного не было. Из занавесок сконструировала себе платье для конкурса в Ленинграде. Чтобы их не испортить, скомпоновала, подвернула, присборила и сшила на живую нитку полотна так, что обошлась без ножниц. Чудесное платье получилось! Когда вышла в нем на сцену, все ахнули. Во время жеребьевки, определявшей порядок выступлений, вытащила первый номер для себя как для солистки и первый же — для «Русской песни». В зале раздались голоса: «Бабкина, так держать!» Мол, первого места и держись. Но в тот год его никто из солистов не удостоился. Жюри возглавляла Людмила Зыкина. «Пока я жива, лучше меня никто не споет. А значит, ни Гран-при, ни первого места никто не заслуживает», — рассудила она. Я заработала на том конкурсе высшую награду — вторую премию. Вернулась домой, распустила платье и повесила занавески обратно на окно.

— Сейчас у вас есть помощники-стилисты?

— Никогда не было. И сегодня могу надеть все лучшее сразу. Никто в мой гардероб с советами не войдет, сама все выбираю и подбираю. Просто за годы жизни в Москве, наверное, впитала стиль и дух этого города. А став взрослее и степеннее, стараюсь сдерживать желание одеться поярче. Правда, когда только пришла на «Модный приговор», чувствовала себя весьма неуверенно. Не обладая глубокими познаниями и опытом в сфере моды, не стесняясь спрашивала совета у коллег Александра Васильева и Эвелины Хромченко.

Например Эвелина очень выручила, когда меня в 2012 году пригласили на инаугурацию президента. Платьев красивых вроде полные шкафы, но я совершенно не представляла, как, согласно протоколу, должна выглядеть на подобном мероприятии. Позвонила Хромченко.

— Какая задача? — спросила она.

— Чтобы все заметили, — отвечаю.

— Тогда только в красном! Но платье должно быть длинным. И никаких украшений! Максимум нитка жемчуга.

Я послушно исполнила все ее рекомендации и произвела фурор! После инаугурации моими фотографиями в красном пестрел весь Интернет. Теперь точно знаю, как должна одеваться в подобных случаях, а в чем не стоит ходить в чиновничьи кабинеты.

И с Александром Васильевым у нас сложилась невероятно теплая, даже, сказала бы, нежная дружба. С удовольствием посещаю его выставки исторического костюма. А он — частый гость нашего театра. Я передала для его коллекции несколько дизайнерских костюмов из своего гардероба, один из них работы Валентина Юдашкина, другой — Вячеслава Зайцева. Саша, кстати, написал замечательное послесловие к моей книге.

— Помните свое первое появление на «Модном приговоре» в качестве ведущей?

— Когда струйка холодная по спине текла? Помню... Вообще, когда впервые по телефону озвучили приглашение, решила, что розыгрыш. Я отдыхала за границей — о чем и сообщила звонившему. Услышав, что меня будут ждать, подумала: «Наверное, все-таки не шутят...»

Помню даже, что в первый день появления на «Модном приговоре» была в рыжем сарафане и какой-то коротенькой пелеринке, расшитой камушками и кораллами. Я была очень загорелой, за что и «получила» от операторов: в кадре на фоне остальных ведущих смотрелась неорганично. Но и предположить не могла, что «Модный приговор» — это всерьез и надолго. Иллюзий не питала, но и не попробовать не могла — такой уж характер. Вдруг говорят: «Пишем сразу программу». Без проб и репетиций! Вошла в студию телецентра, а там — народу сидит!.. Это сегодня мы вынуждены снимать без зрителей, а тогда был полный зал. Вот меня и бросило в холодный пот...

В съемочный процесс кинулась как в омут. Контакт с соведущими решила установить сама: «Значит так. Признаюсь честно — я ничего в вашем деле не знаю и не понимаю. Если хотите, чтобы все состоялось, — пожалуйста, помогайте». Никогда не считала зазорным задавать вопросы. С этого момента у нас установился хороший контакт, мы задружились. И вот уже одиннадцатый год я защищаю русских женщин, затюканных жизнью, детьми и мужьями. Все они, выходя на подиум в начале программы, «ищут под ногами пятачок». А его же никогда не найдешь. Вот эти желания — съежиться, отвести взгляд, спрятаться в норку — говорят о героинях красноречивее всяких слов. Одежда является лишь отражением того душевного состояния, в котором они пребывают. Для меня это всегда очевидно. И я стараюсь в первую очередь проводить с подопечными психологическую работу — убеждаю их: пока не полюбят себя и с достоинством не поднимут голову, никто не начнет их уважать, ценить — жизнь не изменится.

Когда выхожу «в народ», иногда встречаю женщин, девушек — героинь наших прошлых программ. И все они говорят добрые слова. Одна как-то поведала: «Знаете, у меня кардинально изменилась жизнь после «Модного приговора». Появились интересная работа, прекрасный мужчина...» И ведь это — не единичный случай! «Господи, как же хорошо, что мы людей делаем счастливыми», — мысленно благодарю я Бога. А всем напоминаю: если есть желание изменить жизнь, если вы искренни в этом, возможно все! Когда мне говорят:

— Хочу быть счастливой! — отвечаю:

— Если хочешь быть счастливой — будь!

Наплевательское отношение к себе, безволие перед трудностями — следствие лени и слабохарактерности. Да, чтобы хорошо выглядеть, нужно прилагать усилия, высыпаться, беречь нервы. Необходимо чаще меняться. Коко Шанель уверяла: «Для того чтобы быть незаменимой, нужно быть разной». Стараюсь следовать ее совету всю жизнь.

И второе правило: я отдаю предпочтение одежде, в которой чувствую себя уверенно и комфортно. Например люблю ту, что с карманами, поскольку вечно не знаю, куда пристроить руки. Моде нельзя следовать слепо, облачаясь в вещи, которые тебе не идут и смотрятся пошло.

Я научилась комбинировать, собирать разные образы, преображая одну и ту же вещь аксессуарами. Мы снимаем программы пулами, по четыре за смену в течение четырех-пяти дней. Обычно готовлю девятнадцать комплектов: восемнадцать в кадр и один — на всякий случай. Иногда предлагают стать лицом того или иного бренда, появляться на публике в одежде определенной марки, но я отказываюсь.

Кстати, у меня есть свой бренд. Несколько лет назад, когда в силу жизненных обстоятельств сильно прибавила в весе, поняла: стильной, удобной и яркой одежды для полных женщин в нашей стране катастрофически не хватает. Тогда сама взялась за дело, и вместе с опытными дизайнерами мы разработали несколько коллекций для дам пышных форм. С удовлетворением могу отметить: успех был огромным. Я и сама носила вещи своего бренда, и стилисты «Модного приговора» охотно переодевали героинь в наши наряды. Жаль только, что нынешняя экономическая ситуация пока не позволяет продолжить эксперименты. Но я к этому обязательно вернусь.

В Москве есть бутики, в которые хожу закупаться постоянно. И за границей хожу на шопинг. Походы по магазинам — всегда шоу. Обязательно перемеряю гору одежды, покручусь перед девочками-консультантами. А если в соседней кабинке идет примерка, охотно дам совет. Скажу человеку честно, идет ли ему вещь, хорошо ли сидит. Если нет — не стану лукавить. Взгляд со стороны полезен. Иногда консультанты даже пишут сообщения на телефон: «Надежда, загляните, пожалуйста, в наш отдел, тут тяжелый случай».

На покупки трачу не больше трех часов, дольше не выдерживаю. Люблю так: пришел, примерил, победил! Даже театральные костюмы в процессе пошива не примеряю больше двух раз. Если со второй попытки не садится, уже знаю: не смогу носить — отношение будет предвзятым. Зато если сценический костюм «вошел в репертуар», стану его беречь и носить долго. Так и с базовыми вещами гардероба — от них не избавляюсь, просто перешиваю, если меняюсь в размере.

— Вы очень сильно похудели после болезни. Не было счастья, да несчастье помогло?

— Нет, я еще до болезни похудела на двадцать килограммов. Наконец-то нашла свой способ и очень довольна результатами. Нонна Гришаева посоветовала интервальное питание «8/16». То есть в течение восьми часов можешь есть несколько раз досыта, а последующие шестнадцать часов к еде не притрагиваешься. Меня это устраивает, ресурсов организма хватает на шестнадцать часов без еды. Если, допустим, завтракаю в десять утра и ужинаю в шесть вечера, не испытываю чувства голода до следующего дня. Правда, и раньше на ночь не ела, поскольку довольно рано ложусь спать. Встаю, кстати, тоже рано. За год, что придерживаюсь такой системы питания, произошла перестройка организма, я обнулилась.

— Такой обновленной и помолодевшей вы и предстали осенью перед поклонниками на юбилейном концерте...

— День рождения у меня девятнадцатого марта. Шестнадцатого мы сыграли на сцене Театра Вахтангова спектакль нашего театра «Яма». А на восемнадцатое были назначены юбилейный концерт и его съемка. По задумке меня должны были поздравлять одни парни: Газманов, Басков, Буйнов, Витас, Лепс, Николаев, Павлиашвили... Режиссер — подруга Любовь Гречишникова, признанный мастер своего дела. Все номера уже были отрепетированы. Единственной гостьей среди мужчин-артистов должна была стать Соня Ротару. В качестве дуэта записали с ней «Червону руту», репетировали онлайн. Все было оговорено, фамилия Ротару значилась на афише, София Михайловна готовилась к вылету. Билеты на концерт проданы, и тут вводят полный запрет на массовые мероприятия... Концерт отменили. Девятнадцатого, конечно, с друзьями и коллегами собрались в театре — отметили мой юбилей узким кругом.

Восстановившись за лето после коронавируса, я поняла: появился еще один повод отметить день рождения. Почему должна лишать себя и поклонников праздника? Тем более что концерт уже собран и по свету, и по декорациям, и по видеоряду. К счастью, на связки болезнь осложнений не дала. Юбилей провели тридцатого сентября — успели до второй волны. И съемка состоялась. Только вот Ротару не смогла прилететь — границы закрыли. Я позвонила Соне и пообещала: «Мы еще споем!»

— У вас много друзей среди коллег. Кого считаете самыми близкими?

— Я в добрых отношениях со многими коллегами по эстрадному цеху. И мой дом для друзей всегда открыт. Но, к сожалению, специфика нашей деятельности и жизни не предполагает частых встреч и доверительного общения. Хотя в советские годы, когда на гастроли артисты выезжали большими группами, веселые посиделки в номерах и ресторанах гостиниц были обязательной частью «программы». Нас никогда не интересовало, у кого какие ставки, не было зависти, борьбы за публику. Мы жили другими ценностями: творчеством, дружбой, работой. Но и отдыхать умели — веселиться. Некоторые умеют и сегодня... Например мои большие друзья — семья Буйновых, Саша и Алена.

После развода я жила в центре и с удовольствием принимала друзей. Однажды здорово загуляли с Сашей Буйновым. Когда его, изрядно помятого, наутро доставили домой, Алена отрезала: «Везите туда, где взяли» — и захлопнула перед мужем дверь. Конечно, знала, что благоверный веселился у меня — поэтому «выгоняла» в надежные руки. Сашу привезли ко мне, и банкет продолжился. Вообще, ему очень повезло со второй половинкой. Всю жизнь Алена блюдет и холит мужа. Она стала не только образцовой супругой, но и с обязанностями продюсера артиста Буйнова справляется блестяще.

Теперь именно Алена поддерживает традиции бесшабашных вечеринок нашей молодости. Построила в загородном доме большой шатер, в котором можно устраивать праздники круглый год. Ждем не дождемся, когда вся эта коронавирусная свистопляска закончится и от Аленки поступит команда «Общий сбор!». На один из таких сабантуев ближе к полуночи приехал Николай Басков. Коля — солнечный человек, дружить с ним удовольствие. Заявился к Буйновым взъерошенный, счастливый: «Отработал концерт и успел к вам! Давайте — наливайте! Всех вас люблю! Сейчас спою!» Спел! Еще маханул и наконец «догнал» нас. Тут Коле на глаза попался огнетушитель. Схватил его и стал с ним, как с куклой, играть. Интуитивно понимаю: сейчас что-то произойдет. Хватаю свою сумочку, еще почему-то вазу с фруктами со стола и начинаю пятиться в сторону выхода. За мной потянулись Алла Пугачева и еще человек пять благоразумных. А Басков тем временем продолжает свой танец с огнетушителем, пребывая в эйфории от счастья и, кажется, уже не контролируя собственных действий. Все вокруг смеются: какой, мол, Коля компанейский!

Интуиция меня не подвела — конечно, огнетушитель был приведен в действие. Пена полилась по столам, по дорогим сумочкам, а главное — по нарядным гостям. Они выскакивают из-за столов и кидаются на улицу, где уже стою я с сумочкой и вазой, рядом — телевизионный начальник, тоже почему-то с вазой, и Алла Пугачева, которая резюмирует: «Да-а-а... Повеселились...» Музыка стихла, немая сцена. Мгновенно протрезвевший Басков с пустым огнетушителем и перепуганными глазами начинает извиняться: «Простите! Я нечаянно... Не думал... Я все испортил!» Увидев облитых с ног до головы гостей из администрации президента, дрожащим голосом спросил:

— Вы теперь, наверное, никогда больше не позовете меня на кремлевские концерты?

— Ну почему же, — ответили ему. — Но только два раза в год — на День МЧС и День пожарного!

Все расхохотались! Вечеринка по нашим меркам закончилась рано — часа в три утра. Басков на другой день обзвонил всех гостей и извинился перед каждым. Ну и как на него можно обижаться?

Благодарна судьбе, что у меня был такой друг, как Иосиф Давыдович Кобзон. Много десятилетий я ощущала его присутствие в своей жизни, чувствовала рядом сильное плечо. Подружились мы, конечно, в гастрольных поездках. Иосиф видел, что деваха (это я про себя) хорошая, и взял шефство. Выручал многократно.

Помню, в Москонцерте мне сказали, что как руководитель коллектива я должна быть членом партии. Подготовилась, выучила наизусть устав и отправилась на комиссию. На «экзамене» мне называли главу, а я читала ее наизусть от начала до конца. Как песню пела — с выражением, с чувством, с толком, осознанно. Искренне верила в слова устава — считала, что должна жить, руководствуясь партийными нормами. Вывод комиссии был неожиданным: «Нам такая не нужна...» Мол, слишком громкая и активная. А вот остальных, кто вместе со мной пытался примкнуть к рядам коммунистов, приняли.

Когда озвучили вердикт, я была потрясена. Обиделась «на партию» страшно. Кобзон был членом парткома Москонцерта, чуть ли не секретарем. Подошел, успокоил: «Надо обязательно вступить. Без этого тебя не будут выпускать за границу. Приходи на следующую комиссию. Будем действовать так: тебе задают вопрос, смотришь на меня. Если киваю — отвечаешь односложно, если качаю головой — молчишь. Отвечу сам». В следующий раз веду себя как научил Иосиф. Слежу за его знаками. Почти ни слова не сказала! На сей раз меня похвалили и единодушно приняли в партийные ряды!

Пытался Иосиф Давыдович помочь мне и с квартирой. С мужем и сыном мы жили напротив дипломатических корпусов на улице Вавилова в малогабаритной «трешке». Все было замечательно, кроме одного. У меня начался мощный карьерный взлет. Из гастролей не вылезала — зарабатывала приличные деньги. А в карьере мужа, тоже музыканта, подобного не наблюдалось. И это его, конечно, угнетало. Появилась творческая ревность, антагонизм нарастал, и найти ключ к взаимопониманию не получалось.

Во время комсомольского фестиваля, на который съехались представители всего соцлагеря, я опрометчиво пригласила комсомольских вождей в гости. Йося Кобзон приехал первым, увидел мою кухоньку и пришел в ужас:

— Ты с ума сошла? Хоть понимаешь, какого это уровня люди?!

— Йося, — говорю, — спокойно! Мы им с ходу нальем по три рюмки самогона. Под хорошую закуску и гармонь они и не вспомнят, что сидят на кухне хрущевки.

Тем временем к дому стали съезжаться машины. Да какие! В нашем дворе подобных отродясь не водилось, «Волга» на «Волге». Соседи высыпали на улицу поглазеть, недоумевая, откуда тут такой автопарк. Но когда раздались звуки баяна, смекнули — к Наде Бабкиной. Я же в своем прогнозе не ошиблась: гости, несмотря на тесноту, остались довольны приемом. Более того, мы прямо на кухне получили приглашение поехать на гастроли в Венгрию. Их секретарь комсомола, услышав, какова «Русская песня» в застолье, заявил: «Хочу этот коллектив!» И впоследствии приглашал нас неоднократно. А Кобзон после вечеринки сказал: «Помогу тебе получить квартиру в центре Москвы, готовь документы».

Так как я много времени проводила в разъездах, обратилась к мужу:

— Володя, помоги собрать бумаги.

На что он ответил:

— Тебе надо, ты и собирай!

Так и не переехали. В центр я перебралась, только когда ушла от мужа спустя семнадцать лет совместной жизни. Юрий Михайлович Лужков выделил мне квартиру.

Не могу забыть такую сцену: в парке Горького идет концерт, посвященный Первомаю. На дальнем краю площади появляется Кобзон и кричит на другой край:

— Надька-а-а! Я тебя поздравляю!

— Йосяа-а-а, я тебя тоже! — ору довольная в ответ, праздник же.

— Глупая, — продолжает на ходу Кобзон, — тебе звание заслуженной артистки присвоили!

Побежала ему навстречу и кинулась на шею:

— Йося, дорогой, спасибо!

Я ведь знать не знала, что поданы документы на присвоение звания. Уверена, без инициативы Иосифа Давыдовича не обошлось.

Обмывали звание в ресторане гостиницы «Россия». Поздравить меня собрались многие артисты, даже Лайма Вайкуле прилетела из Латвии, из Белоруссии — «Песняры»... А теперь представьте Людмилу Зыкину, Махмуда Эсамбаева и Иосифа Кобзона, которые, скинув обувь, отплясывают танец маленьких лебедей! Да, было и такое! «Зачинщиком» номера был Махмуд Алисултанович.

Когда «Русская песня» только начинала творческую деятельность и об ансамбле еще мало кто знал, мы оказались на гастролях в Ялте. Первое отделение было сборным, но зрители особенно бурно реагировали именно на наше выступление. Второе отделение полностью отводилось Махмуду Эсамбаеву. Из кулис мы завороженно наблюдали, как великий артист будто парит над сценой, поражая публику пластичностью и красотой движений.

После концерта вышли из театра и направились следом за Махмудом Алисултановичем к ялтинской набережной. Он двигался степенно, царственно, с удовольствием общался с поклонниками, принимал букеты цветов, улыбался. Мы восхищенно наблюдали за ним на расстоянии. Вдруг Эсамбаев стал озираться по сторонам, словно выискивал кого-то. Его взгляд остановился на мне: «Надя, девочки, идите сюда! Что вы там стоите?» Подошли... Взяв меня за плечо, он обратился к окружившей его толпе: «Смотрите на эту девочку и запоминайте. У нее большое будущее! Она прославится со своим коллективом и будет любима людьми. Это говорит вам Махмуд Эсамбаев!» Так что сами понимаете, у меня просто не было иного варианта, кроме как добиться успеха!

— Вам неоднократно доводилось представлять русскую культуру за рубежом. Какие гастроли запомнились особенно?

— В 1989 году «Русская песня» и государственный оркестр народных инструментов имени Осипова отправили на гастроли в Америку. Первое отделение было за нами, второе — за оркестром. Скомпоновали программу так, что равнодушных на концертах не было. Не только зрители, но и журналисты были в диком восторге. Мою фотографию напечатала во всю первую полосу «Нью-Йорк Таймс». Когда на пресс-конференции я взахлеб рассказывала о характере народной песни, репортеры, по-моему, не слушали переводчика, только смотрели на меня как на диковинку и бесконечно фотографировали. Интерес к советским посланникам, носителям русской культуры был высочайшим. Но пресс-конференцию я едва не сорвала — в номере отеля случилось ЧП.

Меня и руководителя оркестра Осипова отправили в Нью-Йорк на два дня раньше, чем коллективы. На Манхэттене предоставили апартаменты в шикарном отеле. Для меня это было диво дивное — такого интерьера и обустройства раньше никогда не видела.

В Нью-Йорке жили знакомые эмигранты — семейная пара. Звоню им:

— Я прилетела! — и называю адрес.

Приятель в ответ:

— Отлично! Через полчаса подъеду.

Я тем временем отправилась в душ — через час в холле гостиницы должна была состояться пресс-конференция. Вместо привычной ванны номер оборудован прозрачной душевой кабинкой с раздвигающимися дверцами. Вошла, сомкнула дверцы, они защелкнулись. Помылась, а выйти не могу — кабинка не открывается. Пробую и так и сяк, дверцы словно срослись. Понимаю, что оказалась в плену. И позвать некого... Тогда я махнула через верх. Между кабинкой и потолком зазор — сантиметров тридцать, а я мокрая, стенки кабины скользкие... Как не разломала душевую и не переломалась сама — одному богу известно. Когда выпрямилась невредимая на полу, стала дико хохотать.

Так вот, стою и гогочу над собой, представив все со стороны. В это время в номер постучали — пришел приятель. Встречаю его в полотенце, заливаясь смехом.

— Что такое? — спрашивает.

— Зайди, — говорю, — в ванную, покажи, как двери открываются.

Он тыкает пальцем в кнопку, и я ощущаю себя полной дурой — настолько все очевидно...

В Америке мы бывали неоднократно. И всегда на всех наших выступлениях залы были битком. Выступали даже в Карнеги-холле, куда приходили дамы в вечерних платьях, мехах и бриллиантах. Искры от их украшений были видны даже со сцены. И эта чопорная публика совершенно преображалась к концу концерта! Зал, что называется, неистовствовал. Приходили и эмигранты, которые после концерта сидели в слезах. В один из приездов cлучилось и такое, что серьезные люди предложили мне остаться.

— Как же я брошу коллектив? — недоумеваю.

— А мы вас всех оставим, — прозвучало в ответ.

— И чем мы будем тут заниматься?

— Тем же самым. Русским фольклором.

Но кроме отрицания подобные предложения у меня ничего не вызывали. Во-первых, в Москве ребенок, во-вторых, Россия — моя Родина и поговорка «Где родился, там и сгодился» крепко во мне сидит. В чужих краях мы лишь гости.

«Русская песня» была и в Японии. Для выезда требовалось пройти жесточайшую чиновничью машину.

В нашем коллективе было всего семь человек. Мне говорят:

— Вы должны оставить одного участника в Москве. На гастроли поедут только шестеро.

— Хорошо, — соглашаюсь, — оставляйте меня. Остальные члены коллектива очень важны.

Такие прецеденты случались дважды. Я ни разу не уступила — и мы ездили всем составом.

Япония меня поразила. Я бы выразилась так: мы в СССР жили глубоко в XX столетии, а там уже был в расцвете XXI век. Эстакады, небоскребы, людские потоки на улицах... Казалось бы, теснота, но какая чистота! Изумляло, что водитель нашего автобуса всегда в белых перчатках. И рубашка ?