Основатель Музея нонконформизма Надя Брыкина: «Мне бы хотелось сделать выставку работ Марлена Шпиндлера и Пабло Пикассо»

Музей нонконформизма появился в Москве прошлым летом. Его основатель — Надя Брыкина — начинала галерейный бизнес в Швейцарии в 2006 году, затем открыла в 2010-м филиал в Москве, а 13 лет спустя переформатировала его в музей. Сейчас в его залах на Мясницкой показывают вторую часть проекта, посвященного художнику-нонконформисту Марлену Шпиндлеру: первой частью музей открылся в прошлом году. Выставка «Странствия по древней земле» включает в себя, в основном, пейзажи и абстрактные работы — всего около 70 произведений. Многие из них были вдохновлены поездками художника по Владимирской земле. «Культуромания» поговорила с Надей Брыкиной о значении творчества Марлена Шпиндлера, дружбе с классиками нонконформизма и о том, что дает музейный статус. 

— Обычно галеристы начинают свой бизнес в России, а потом уже задумываются над экспансией на Запад. У вас получилось наоборот: сначала галерея в Цюрихе, затем — в Москве. Какие художники заинтересовали западную публику? 

— Прежде всего, Марлен Шпиндлер, выставки которого мы показывали не только в Швейцарии, но и во Франции. Даже художники интересовались: спрашивали, можно ли купить небольшую работу или эскиз — хотя обычно они ревниво относятся к творчеству друг друга. К коллекционированию работ Шпиндлера подключились и несколько известных швейцарских семей с хорошими собраниями — это способствовало его успеху за рубежом. Также я снимала фильмы, ориентированные на западных зрителей и рассказывающие об истории нашей страны — чтобы они лучше понимали контекст создания работ. И даже занималась организацией путешествий в Россию: у меня две дочки, обе хорошо разбираются в искусстве, и мы возили швейцарцев, французов, немцев на Соловецкие острова, в Ферапонтово, в Вологду. При этом я не типичный галерист, поскольку не люблю расставаться с работами. Так, одной семье коллекционеров понравились произведения Марлена: сначала они купили несколько эскизов, а потом начали присматриваться к большим работам и попросили о десятипроцентной скидке. А я вообще ничего не хотела продавать, и сказала, что скидку не дам. Они очень удивились. Но я действительно не была готова расстаться с работами. Потому что в коллекцию ты вкладываешь душу, а деньги получишь и потратишь — и что в итоге останется? 

Конечно, я все равно продаю какие-то вещи: художникам надо на что-то жить, особенно сейчас, в сложные времена. И мне как галеристу есть что предложить. И все же я специально в прошлом году переформатировала свою московскую галерею в Музей нонконформизма. В тот вечер к нам зашел композитор Владимир Мартынов и сказал: «У вас была хорошая галерея, почему вы решили сделать музей?» На самом деле, меня к этому подтолкнула ситуация последних двух лет — когда русское искусство начали притеснять на Западе. Я подумала, что должна что-то сделать. Так же инстинктивно я в 2010-м открыла галерею в Москве, тоже в непростое время: подумала, что показываю наших художников за рубежом, а дома их толком не знают. А недавно поняла, что нужно получить музейный статус: ведь мы не просто устраиваем выставки, но еще снимаем фильмы и, главное, издаем книги. Это большая исследовательская работа. Так что дала задание своим юристам, хотя не очень верила, что все получится — и чуть не расплакалась, когда нас зарегистрировали. Надеюсь, теперь нам будет проще сотрудничать с другими музеями и галереями, а также коллекционерами. 

— Музей нонконформизма недавно открыл свой второй проект «Странствия по древней земле» — как и предыдущий, он посвящен творчеству Марлена Шпиндлера. Я слышала, что у вас самая большая коллекция работ этого художника и вы их не продаете? 

— Да, у меня действительно очень большая коллекция. Иногда я все же продаю работы — но только в хорошие руки: людям, которых я знаю и которым доверяю. Потому что речь идет не о деньгах, а о совершенно других ценностях. Главное, что у нас есть, — наша совесть, и мы чувствуем себя счастливыми, если поступаем, опираясь на свои внутренние принципы. 

Что касается нынешнего проекта, то абстрактные работы Марлена мы показывали на первой выставке Музея нонконформизма. Однако у художника было много пейзажей, в которых тоже, кстати, прослеживается влияние абстрактного искусства. Я выпустила книгу «Странствия по древней земле», посвященную его путешествиям по разным местам, от Москвы до Петербурга. Работа на пленэре помогала Марлену уйти от суеты, сконцентрироваться на главном и задать свои вопросы Всевышнему. Точнее, Всевышний сам приходил к нему и давал какие-то подсказки. 

У меня большие архивы, которые я непрерывно изучаю. Недавно нашла в одном письме Марлена французскую цитату из речи Ивана Тургенева, произнесенной по поводу открытия памятника Пушкину в Москве: «Le génie prend son bien partout oa il le trouve». То есть: «Гений берет свое добро всюду, где его находит». Так и Марлен, который брал что-то у Дионисия, у Рублева и, конечно, вдохновлялся природой. И писал пейзажи всю свою жизнь. 

— Он не любил продавать работы? 

— Да, он специально называл высокую цену — потому что не хотел расставаться со своими вещами. Он вообще был довольно ершистым и бескомпромиссным, ему сложно было общаться с людьми. Если что-то не нравилось, мог сразу послать человека — да еще и кинуть чем-нибудь вслед: он был очень эмоциональным. 

— Как вам удалось подружиться? 

— Нас сблизили совместные поездки по Владимирской земле. В 1994 году у Марлена случился инсульт. У него была очень трудная жизнь — он провел в лагерях в общей сложности 15 лет — и вот организм не выдержал. Человек, живший ради творчества, ради встреч с природой, оказался прикован к инвалидному креслу. Когда с ним случилась беда, я подумала, что нужно обязательно отвезти его в любимые места. Это было нелегко организовать: для инвалидов ничего не было приспособлено. Я брала водителя, который мне помогал, и мы — вместе с моими дочками — выезжали во Владимир. Едешь по трассе — стога, солнце садится: красота! Потом приезжали в Ковров, и Марлен писал пейзажи, крыши домов. Рассказывал, какие использовал приемы — дочкам было очень интересно. Затем шли в ресторан, и Марлен обязательно заказывал котлету по-киевски. Я была счастлива, что могу продлить нормальную жизнь художника, творца. 

— Сколько было таких поездок? 

— Очень много. Я даже переехала в Орехово-Зуево, где у моих родителей есть дом: оттуда было легче ездить в Ковров. Мы ездили в наши экспедиции вплоть до последних дней Марлена: он ушел в 2003 году. 

— Он со временем оттаял? 

— Понимаете, если вы любите, то и вас будут любить — наверное, это какое-то обмен энергиями. Недавно у нас в музее были ребята из художественной школы: их привел художник Митя Андреенков, сын художника-нонконформиста Владимира Андреенкова. Митя вспоминал наши проекты — ведь я делала в Цюрихе выставку работ Владимира Андреенкова и его жены Натальи Холодовской, а также их детей, тоже художников. Мне всегда было важно не только показывать произведения художников — нередко я заботилась и об их здоровье, особенно, когда они уже были в возрасте. Так получилось с Игорем Вулохом: у него были проблемы со здоровьем, и я ездила в больницу, общалась с врачами. Однажды даже поняла, что знаю результаты анализов художников лучше, чем свои собственные. Помню, как у художника-нонконформиста Алексея Васильевича Каменского случился инфаркт, и ему не хотели делать операцию — из-за возраста. Тогда я на свой страх и риск договорилась с частной клиникой в Цюрихе, и Алексея Васильевича прооперировали. Это была дорогая операция, но гораздо больше меня беспокоило другое — а если бы Алексей Васильевич не справился? Все бы сказали, что Брыкина его погубила. Это была огромная ответственность. Но если ты чувствуешь, что должен что-то сделать, другого выхода нет. После этой операции Алексей Васильевич прожил еще 10 лет. В этом плане я чувствую себя счастливым человеком — мне повезло сделать что-то хорошее. 

— Расскажите о своих выставочных планах. 

— Мы постоянно придумываем новые проекты. До ковида успели показать в Музее архитектуры выставку «Вертикаль — Горизонталь: Рихард Пауль Лозе – Владимир Андреенков», сопоставляющую творчество двух художников. Лозе и Андреенков встретились в августе 1974 года в Москве, куда швейцарский художник приехал, чтобы познакомиться с легендарным архитектором Константином Мельниковым. Оказалось, что Андреенков занимался в СССР примерно тем же, чем Лозе в Швейцарии. Эти параллели и легли в основу нашего проекта. 

Мне бы хотелось сделать выставку работ Марлена Шпиндлера и Пабло Пикассо: Марлен всегда мечтал познакомиться андалузским гением и даже придумывал, что бы ему сказал. Мечтаю однажды устроить подобный проект в музее, где есть произведения Пикассо. Мы написал письмо в Пушкинский музей — посмотрим, может быть, что-нибудь получится. 

— Насколько я помню, вы много времени уделяли и творчеству Юрия Злотникова, имя которого сейчас звучит все чаще. 

— Да, с Юрием Савельевичем мы были хорошими друзьями. Я даже выпустила книгу о нем: он обижался, что я посвящаю книги другим художникам, и я не смогла ему отказать. Подготовила материалы, пришла к Злотникову, показала отобранные иллюстрации, статью Андрея Толстого, и когда уже собиралась уходить, он меня спросил: «А где ваш текст?» Я ответила: «Юрий Савельевич, я же взяла у вас интервью, оно войдет в книгу». Причем, я боялась, что вырежет оттуда фрагмент, где он рассказывает, как его трехлетнего отправили в Тулу к бабушке и дедушке, а бабушка пошла на рынок, чтобы купить ему ночной горшок, и они прямо на рынке примеряли горшки, и все ему не нравилось. Но Юрия Савельевича интервью не интересовало. Он сказал: «Даю вам неделю, чтобы вы написали обо мне текст». Это было накануне Нового года: помню — ледяной дождь, я иду по Бульварному кольцу, троллейбусы буксуют, и мне очень страшно — ведь я знаю, какой Злотников требовательный. На следующее утро мне нужно было улетать, готовиться к праздникам, и я подумала — напишу-ка о том, как приходила к Юрию Савельевичу. Готовый текст я ему отправлять не стала: у него все равно не было компьютера. Принесла уже вышедшую из печати книгу: отдала и сразу ушла. А потом Злотников позвонил и сказал: «Надя, обо мне писали многие искусствоведы, но мне очень понравился ваш текст — такой настоящий, искренний». Я чуть не расплакалась. 

Юрий Савельевич часто бывал со мной откровенен — рассказывал не только о своем детстве, но и о сыне Паше, о внуках и, конечно, о своих работах и о проблемах. Жаловался, что многие хотят купить его работы из серии «Сигналы», а на другие не смотрят. Не желают делать выставки созданных им портретов, хотя эти вещи были для него важны, ведь портрет отражает личность человека. А «Сигналы» ему самому были нужны: над этими вещами он работал всю жизнь, постоянно к ним возвращался. 

Однажды я была у него в гостях, и он вдруг спросил: «Надя, вы на машине? Давайте быстро съездим в мою мастерскую — там что-то труба капала». Мы приехали в Большой Афанасьевский переулок и увидели, что все залито водой: в том числе работы, лежавшие на полу. Пришлось там все прибирать. 

За несколько дней до своего ухода Злотников звонил мне в Цюрих. Это была среда, а умер он в ночь с субботы на воскресенье. Юрий Савельевич разговаривал как-то необычно, я даже напряглась: подробно вспоминал детство, свою жизнь. Мы беседовали несколько часов, а потом бывший муж начал звать меня ужинать, упрекал, что у меня для всех находится время, но не для него. И я сказала Юрию Савельевичу: «Давайте встретимся в выходные: я приеду в Москву в субботу, а в воскресенье приду к вам». Я действительно прилетела в субботу, а на следующий день узнала, что Юрия Савельевича не стало. Моя знакомая, которой я рассказал о нашем последнем разговоре, заметила, что так обычно исповедуются. Я потом долго не могла успокоиться: мы часто созванивались с Юрием Савельевичем, казалось бы, что такое два дня — кто мог подумать, что мы больше не увидимся… 

А вообще Злотников поначалу меня не очень любил. Помню такой эпизод: открывалась новая выставка в Третьяковской галерее. Я приехала с Марленом, он уже был в инвалидной коляске. Вижу — идет Злотников. Думаю — как с ним поздороваться? Не могу же я оставить Марлена. В итоге просто помахала рукой, подходить не стала. Прошло лет десять: за эти годы мы со Злотниковым периодически встречались. И вот однажды он меня спросил: «Почему вы тогда ко мне не подошли?» Вот такой он был чувствительный — как и все художники. Наверное, он обижался, что я много занималась Марленом, и хотел, чтобы я и ему сделала выставку. В итоге мы успели показать один проект Злотникова в Цюрихе. И уже посмертно устроили три выставки в Москве, вместе с его внуками. 

Ксения Воротынцева

Фото: автор Александр Градобоев, предоставлено для публикации правообладателем ООО «АРТ ИНТЕРНЭШНЛ»