VIP |
Руслан Галеев: «Одним из ключевых конфликтов «Зверобоя» является нежелание признавать реальность и смотреть правде в глаза»
В онлайн-кинотеатре PREMIER подходит к финалу второй сезон «Зверобоя» – детективного проекта «Зверобой. Северный след», где герой Павла Чинарёва ищет вполне реального убийцу в пейзажах теперь уже не тайги, как было в первом сезоне, а заснеженной тундры. «Зверобой» – редкий для отечественных сериалов формат, где полумистическая детективная составляющая непосредственно связана с природой, окружающей классическую триаду жертвы, преступника и следователя. Тем интереснее, что мир «Зверобоя» изобразил – что, опять же, редкость для современных сериалов – всего лишь один сценарист. Именно с автором «Зверобоя» Русланом Галеевым мы поговорили о сказочности первого сезона против русской готики второго, силе коренных народов, даже если они являются выдумкой, и слабости человека, видящего опасность в чужом, но не способного посмотреть правде в глаза, когда дело касается близких.
Вы работали над такими успешными сериалами, как «Троцкий» и «Хороший человек». Но «Зверобой» стал вашим первым, как я понимаю, самостоятельным проектом?
И многострадальным. Он был написан во времена, когда такие проекты было очень сложно снять в России, потому что онлайн-кинотеатров еще не было, а в редкие ниши телеканалов он не подходил. «Зверобой» долго лежал на полках разных компаний, от которых мне поступали предложения радикальной переделки проекта, так что я даже смирился с тем, что лучше он не будет снят, чем его будут переделывать под совсем иной формат. Так длилось до тех пор, пока я не встретил продюсера Теймура Джафарова, который сказал, что попробует выпустить «Зверобой» на платформах. И я удивился, что в итоге первый сезон вышел с минимумом правок.
С какого образа или фразы вам пришла идея «Зверобоя»?
Это скучный рассказ, поэтому постараюсь кратко. Я увидел несколько социологических работ, исходя из которых стало понятно, что людям проще обвинить во всех проблемах, даже если они касаются тяжелого общественно-политического периода, инфернальные причины, нежели приписывать конкретные поступки и действия реальным людям, особенно близким. Одним из ключевых конфликтов «Зверобоя» является как раз нежелание признавать реальность и смотреть правде в глаза. При этом главный герой «Зверобоя», сыгранный Павлом Чинарёвым, с одной стороны, создан в традициях реализма, но с другой – с абсолютным пониманием, что таких людей просто не существует.
Почему вы дали ему фамилию Хлебников? Это как-то связано с режиссером Борисом Хлебниковым и, например, его фильмом «Долгая счастливая жизнь», который, как я понимаю, выходил как раз тогда, когда вы придумали «Зверобой»?
С режиссером никак не связано – фамилию героя я придумал, когда я во время написания текста поднял глаза на свою книжную полку, где были книги Велимира Хлебникова. И я подумал, что можно сделать такую фамилию для героя. Какой-то большой мысли в этом не было, но для красивого ответа могу сказать, что Велимир Хлебников, как и наш герой, был не таким, как все. Его произведения вышли за границы футуризма – согласитесь, «Заклятие смехом» тяжело отнести к какому-либо жанру.
Первый «Зверобой» начинается с противопоставления хищников и травоядных. Эту теорию вы тоже почерпнули из литературы?
Нет, она взята из моей головы как следствие попыток воспринимать жизнь реалистично, а не через посторонние мысли и формы, которыми нам удобно объяснять успехи и падения каждого. Если посмотреть на людей, то мы буквально делимся на хищников и травоядных: тех, кто готов поедать, и нет. Это все – так или иначе – рассказано в книгах. Во многих произведениях одни были готовы умирать ради других: абстрактного господина, господа или госпожи. Люди всегда были готовы идти на риск, чтобы получить некое влияние над другими, хотя были и те, кто просто хотел жить спокойно. Но история ходит по спирали, и мы редко учимся на своих ошибках, а еще реже учимся на ошибках других.
Вы себя лично относите к хищникам или травоядным, последние из которых, по вашей теории, все-таки оказываются умнее хищников?
Тут есть два ответа – правдивый и умный. В правдивой версии я травоядный, потому что вообще не заинтересован в общественном профите, потому что я сценарист, который всегда остается за кадром. И мне не очень интересно, что люди будут говорить именно обо мне, но мне важно, что скажут о моем сценарии. А в умном ответе мне бы хотелось надеяться, что в любом зоопарке есть смотрители, которые могут найти общий язык с разными животными. И мне было бы приятно приписать себя именно к таким смотрителям.
Другая, озвученная в «Зверобое», теория про героев – злых и добрых, то есть как будто бы хороших и плохих, которыми сейчас, кажется, кино не измеряется.
В настоящем кино нет абсолютных фигур. Мы все прекрасно понимаем, что в жизни героем и злодеем может быть один и тот же человек. Кстати, одна из тем «Зверобоя» – полностью невинных людей не бывает. В определенные моменты все мы можем, а иногда даже сразу становимся злодеями, а вот героизм, как правило, возникает по каким-то причинам. В большинстве своем мы очень любим спокойно жить, а быть героем – это пойти против себя, своей природы. Поэтому всегда легче становиться злодеями.
При этом мир «Зверобоя» практически полностью состоит из мужчин. И в первом, и во втором сезоне вы даете раскрыться только одной женской героине.
Как же часто мне за это прилетает! Видимо, у меня пока не получилось сделать абсолютно самостоятельного женского персонажа. Я прекрасно помню момент, когда при работе над одним из сценариев понял, что у меня плохо получается мыслить, как женщина. Я тогда с ужасом подумал, что уже взрослый человек и, вроде, неплохо разбираюсь в людях, но признал, что женщин не знаю. Не в том смысле, что они какие-то не такие. У женщин есть сформировавшиеся годами, культурологически, исходя из общественного опыта, мировоззрение, набор реакций на жизнь, который очень сильно отличается от мужских. Даже эволюционно: например, женщина ярче мужчины реагирует на высокие звуки, потому что природой она создана так, чтобы в любой ливень услышать плач ребенка, в то время как мужчина, скорее, отреагирует на опасность, так как ему надо было просто убить хищника, который может этого самого ребенка съесть. Помимо этого, есть еще и социальные различия, которые в наше время наконец стали значимы. Так что я понимаю, что, когда пишу про женщин, скорее, пишу про героинь, сломанных мужчинами, потому что мне понятнее, какую травму они могут нанести. Но я работаю над этим, и в свое время обращался за помощью к сценаристке Насте Кузнецовой, работами которой восхищаюсь. Она мне очень помогла.
Второй сезон «Зверобоя» дался тяжелее первого?
На порядок, потому что я изначально не рассчитывал, что это будет франшиза. Идея первого «Зверобоя» была конечна, поэтому чтобы продолжить его, нужно было выделить ключевые элементы, понять, почему нам нужно снимать именно второй сезон, а не отдельный новый сериал. В итоге были выделены элемент псевдомистики, история о травоядных и хищниках, ну и главный герой Хлебников. Однако было очевидно, что исключительно на трех этих элементах второй сезон не построить, для меня всегда история, которая происходит здесь и сейчас, должна обрасти нечто большим, что зачастую является риском для кинобизнеса. Мне повезло, что я учился в полевых условиях, работал с важными для меня мастерами – Олегом Георгиевичем Погодиным и Юрием Марксовичем Коротковым, с которым мы даже вместе написали сценарий, увы, не дошедший до съемок. Так вот Коротков говорил, что можно написать правильную, ровную истории, но если у нее нет заусенцев, то зрителей будет нечем цеплять. Именно так я и пытался делать «Зверобой». Мне хотелось создать историю, в которой зрителю не всегда будет комфортно, чтобы он себя зачастую ассоциировал не с положительными персонажами, но понимал, почему отрицательные герои действуют именно так. Наверное, поэтому первый сезон получился в каком-то смысле сказочным, в то время, как второй – более реалистичным, с элементами готики, локализованной под русские реалии. Когда мы пишем русскую готику, то всегда бьем по мрачняку, упадку, а мне хотелось показать, что в этом упадке есть свой кайф. Если поездить по маленьким российским городкам, то можно увидеть неухоженность, бедность, но там столько красивого! Взять хотя бы мой родной город Иваново, где огромное количество потрясающих конструктивистских зданий. Писать «мрачняк» на самом деле несложно, это низкий жанр, не плохой, а низкий в плане порога доступа. Зрителю проще погрузиться в мрачняк, потому что у всех у нас есть общие страхи. А вот научиться писать так, чтобы в этом мрачняке находить нечто прекрасное – очень сложно. Я пока продолжаю учиться, понимаю, что мне есть куда расти, но это благородный рост, к которому стоит стремиться.
Почему тогда Хлебников во втором сезоне уехал не в Иваново, а из тайги плавно переместился в тундру?
Потому что у меня возникла идея про народ «унча».
Я, кстати, ничего про него не нашла.
Его не существует. Как не существует и города Вахта, и города Обручев. Это мой прием. Очень часто зритель сталкивается с реальными городами в кино, которые сам знает очень хорошо, и начинает думать о том, что там нет такой улицы, следить за локациями и их логикой. Поэтому мне легче придумать некий усредненный, но очень понятный образ вместо реального города. К тому же, когда я работал над вторым «Зверобоем», то очень много читал о проблемах народов Севера, и решил придумать свой народ, который будет напоминать чукчей и тлинкитов, потому что у них были общие проблемы – в культурологическом смысле многие народы севера России близки к северным народам Америки. И когда я придумал «унча», то решил, почему бы не отправить Хлебникова на север. Тем более я сам до этого впервые побывал на севере, и он меня поразил. Это же инфернальная территория, другая планета, наш Марс.
Но пока еще не так активно используется в кино, как та же тайга.
Это тоже была одна из причин. Теоретически я мог бы погрузить Хлебникова в любую другую культуру. У нас в стране лоскутное одеяло культур, верований, мистической памяти, при этом люди везде носят то же самое добро и зло и одинаково способны на любые поступки. Мы же в реальности все не так сильно друг от друга отличаемся, как нам бы самим хотелось. Но поскольку у меня возникла идея с северным народом, то вслед за этим уже появилась и мысль тундры как локации, которая работает сама по себе как очень крутой персонаж. Так что было решено отправить Хлебникова на север. Ну и потом это просто красиво: не привычная зрительскому глазу скучная картинка, а нечто новое. До сих пор считаю, что мы сделали правильный выбор, и сцены с «унча» – мои любимые в сериале.
Следующий год объявили Годом единства народов России и даже ввели в календарь День коренных малочисленных народов, так что не исключено, что некоторые кинематографисты воспримут это как руководство к действию.
Давно пора было посмотреть на то, что мы большая и безумно красивая страна с массой культурных элементов, которые разбросаны по ней, как искорки. Я считаю, что каждый народ – очень богатый источник вдохновения для нашего кино. Там же и готовые сюжеты, и библиотека образов, и уникальная природа, а какие красивые люди живут на разных территориях! Но всем понятно, что в привычной системе тех же сериалов это не продать. Я с этим абсолютно согласен, и никогда не спорил с тем, что сериал не может быть авторским продуктом, он обязательно должен носить элемент какой-то попсы, иначе восемь серий аудитория не посмотрит. Но для меня есть еще и очень важный принцип: если кино закончилось в тот момент, когда зритель его выключил, – значит ты что-то неправильно сделал; а если кино продолжает работать – визуальными образами, смыслами, зритель продолжает о нем думать даже после финальных титров, – значит все удалось. И в случае с фильмами разных народов и о разных народностях как раз может создаваться эхо кино, которое остается после титров.
Вы интересно сказали про элемент попсы, за счет которого продается сериал. В «Зверобое» он тоже есть?
Разумеется, его сложно спрятать. Тут, правда, не открою ничего нового. Я обычно прячусь за болотистым сюжетом – мне важно, чтобы зритель погружался, у него росло ожидание, и когда ты даешь событие, то он ярче его воспринимает. Честно, это не мой прием, я подсмотрел его у Паоло Соррентино, который делает так постоянно. Вообще, я считаю, что любой автор обязан заимствовать приемы – не сюжеты, а приемы, язык, – у величайших кинематографистов. Есть такое правило, что сцена не должна длиться дольше трех минут, потому что зритель банально теряет внимание и концентрацию. А Соррентино может снимать в рамках этого трехминутного ограничения, а потом дать пяти- или даже десятиминутную сцену, в которой не происходит вообще ничего! И он делает так перед важным событием, когда ты как зритель уже настолько готов к смене сцен, что искренне кайфуешь от того, что получил от режиссера.
В российских сериалах такой подход реален?
Если зритель останется равнодушен к моей истории и банально не досмотрит ее до конца, то грош – цена мне как сценаристу. Я изначально считаю, что будущий зритель – такое же важное функциональное звено моего сценария, как и любой из элементов драматургии. Соррентино я привел в качестве примера взаимоотношений с его зрительской аудитории. Для меня лично одно дело, когда элемент популярного кино используется как прием, и совсем другое, когда изначально снимается просто популярное кино. «Зверобой» я считаю довольно авторским проектом, но понимаю, что для того, чтобы авторское видение уложилось в восьмичасовой сериал, который людям хватит ресурса посмотреть, нужен элемент популярного кино.
Им становится поиск условного маньяка?
Ни в первом, ни во втором сезоне не рассказывается на самом деле о поиске убийцы. Я это использую опять же как прием, низкий – вновь по уровню доступа зрителя – жанр. За счет детектива и триллера мне легко прийти к зрителю, но на этих жанрах я завожу драму, причем с социальной проблемой. «Зверобой» – история не о преступлении, а о преступлении за закрытыми дверями, не о поиске убийцы, а о поиске чудовища. Я признаю, что все убийцы – насильники, психопаты, пироманы какие-нибудь – конечно, чудовища. Но для меня важным остается вопрос, что породило это чудовище.
На какую социальную проблему вы обратили внимание зрителей во втором «Зверобое»?
На экологическую, которая в последние годы становится, на мой взгляд, критической для страны. Те же самые таежные леса, которые мы с вами упоминали, и которые являются легкими России, погрязли в сырьевых отходах. Я не зря повесил в кабинете у одного из персонажей фотографии одного и того же места до и после разработок ископаемых. Еще важная для нас проблема, как я считаю, – это принятие чужой культуры. Это происходит не только в России, но и по всему миру. Чужой – всегда значит опасный, враг. Я в одном из интервью по первому сезону уже говорил, что есть глобальные отличия старых легенд от нынешних городских, которые сегодня исследуют социологи, политики, экономисты. В старых легендах, в отличие от современных, люди боялись инфернального, постороннего, потому что мы жили на маленьких территориях, которые хорошо знали, а всё, что находилось за их пределами, казалось нам странным и страшным. Как только мы начали жить большими городами и большими сообществами, мы стали бояться человека. То есть у нас нет аргументированного страха, мы, словно еще живем в пещерах, и теперь просто любого другого человека воспринимает как чужака. Но мы же уже давно не живем в пещерах, ездим в общественном транспорте, ходим в магазины, даже посещаем другие страны. Совершенно нормально, что вокруг нас есть разные лица, разные мысли, разные мировоззрения, но это не значит, что мы должны воспринимать их как опасность. Напротив, порой они могут сделать твою жизнь ярче, а неопознанный страх перед любым другим мешает развиваться и видеть красоту мира.
Смотрите сериал «Зверобой. Северный след» в онлайн-кинотеатре PREMIER.
Ссылки по теме
«Навар» на «Свободе»: гид по четвертому фестивалю авторского кино «Зимний»
«Зверобой. Северный след»: Павел Чинарёв отправляется из тайги в тундру
Роберт Паттинсон, семейная терапия и гениальная мстительница: главные трейлеры за неделю
Продолжение детективного сериала с Павлом Чинарёвым «Зверобой. Северный след» стартует 13 ноября
«Сектор Газа» с Кологривым, «Паучиха» с Лядовой и «Домашний арест-2»: PREMIER рассказал о новинках сезона
Марина Ворожищева: «Хочется хулиганского, темпераментного и вместе с тем трепетного кино»
Павел Чинарев вернулся к роли следователя во втором сезоне «Зверобоя»
Адаптация «Постучись в мою дверь», «Плевако» и «Убить Риту»: PREMIER представит 84 проекта в новом сезоне
Глас народа: 30 лучших сериалов 2022 года по версии зрителей
Софья Митрофанова: «Ни одна стратегия, придуманная на коленке и под воздействием негативных факторов, не может быть эффективной»
Смотреть онлайн: «Песочный человек», «Дом Дракона» и «Женщина-Халк»
Закончились съемки «Зверобоя» с Павлом Чинарёвым
Павел Чинарёв и Марина Ворожищева приступили к съемкам в детективе «Зверобой»
Вы работали над такими успешными сериалами, как «Троцкий» и «Хороший человек». Но «Зверобой» стал вашим первым, как я понимаю, самостоятельным проектом?
И многострадальным. Он был написан во времена, когда такие проекты было очень сложно снять в России, потому что онлайн-кинотеатров еще не было, а в редкие ниши телеканалов он не подходил. «Зверобой» долго лежал на полках разных компаний, от которых мне поступали предложения радикальной переделки проекта, так что я даже смирился с тем, что лучше он не будет снят, чем его будут переделывать под совсем иной формат. Так длилось до тех пор, пока я не встретил продюсера Теймура Джафарова, который сказал, что попробует выпустить «Зверобой» на платформах. И я удивился, что в итоге первый сезон вышел с минимумом правок.
С какого образа или фразы вам пришла идея «Зверобоя»?
Это скучный рассказ, поэтому постараюсь кратко. Я увидел несколько социологических работ, исходя из которых стало понятно, что людям проще обвинить во всех проблемах, даже если они касаются тяжелого общественно-политического периода, инфернальные причины, нежели приписывать конкретные поступки и действия реальным людям, особенно близким. Одним из ключевых конфликтов «Зверобоя» является как раз нежелание признавать реальность и смотреть правде в глаза. При этом главный герой «Зверобоя», сыгранный Павлом Чинарёвым, с одной стороны, создан в традициях реализма, но с другой – с абсолютным пониманием, что таких людей просто не существует.
Почему вы дали ему фамилию Хлебников? Это как-то связано с режиссером Борисом Хлебниковым и, например, его фильмом «Долгая счастливая жизнь», который, как я понимаю, выходил как раз тогда, когда вы придумали «Зверобой»?
С режиссером никак не связано – фамилию героя я придумал, когда я во время написания текста поднял глаза на свою книжную полку, где были книги Велимира Хлебникова. И я подумал, что можно сделать такую фамилию для героя. Какой-то большой мысли в этом не было, но для красивого ответа могу сказать, что Велимир Хлебников, как и наш герой, был не таким, как все. Его произведения вышли за границы футуризма – согласитесь, «Заклятие смехом» тяжело отнести к какому-либо жанру.
Первый «Зверобой» начинается с противопоставления хищников и травоядных. Эту теорию вы тоже почерпнули из литературы?
Нет, она взята из моей головы как следствие попыток воспринимать жизнь реалистично, а не через посторонние мысли и формы, которыми нам удобно объяснять успехи и падения каждого. Если посмотреть на людей, то мы буквально делимся на хищников и травоядных: тех, кто готов поедать, и нет. Это все – так или иначе – рассказано в книгах. Во многих произведениях одни были готовы умирать ради других: абстрактного господина, господа или госпожи. Люди всегда были готовы идти на риск, чтобы получить некое влияние над другими, хотя были и те, кто просто хотел жить спокойно. Но история ходит по спирали, и мы редко учимся на своих ошибках, а еще реже учимся на ошибках других.
Вы себя лично относите к хищникам или травоядным, последние из которых, по вашей теории, все-таки оказываются умнее хищников?
Тут есть два ответа – правдивый и умный. В правдивой версии я травоядный, потому что вообще не заинтересован в общественном профите, потому что я сценарист, который всегда остается за кадром. И мне не очень интересно, что люди будут говорить именно обо мне, но мне важно, что скажут о моем сценарии. А в умном ответе мне бы хотелось надеяться, что в любом зоопарке есть смотрители, которые могут найти общий язык с разными животными. И мне было бы приятно приписать себя именно к таким смотрителям.
Другая, озвученная в «Зверобое», теория про героев – злых и добрых, то есть как будто бы хороших и плохих, которыми сейчас, кажется, кино не измеряется.
В настоящем кино нет абсолютных фигур. Мы все прекрасно понимаем, что в жизни героем и злодеем может быть один и тот же человек. Кстати, одна из тем «Зверобоя» – полностью невинных людей не бывает. В определенные моменты все мы можем, а иногда даже сразу становимся злодеями, а вот героизм, как правило, возникает по каким-то причинам. В большинстве своем мы очень любим спокойно жить, а быть героем – это пойти против себя, своей природы. Поэтому всегда легче становиться злодеями.
При этом мир «Зверобоя» практически полностью состоит из мужчин. И в первом, и во втором сезоне вы даете раскрыться только одной женской героине.
Как же часто мне за это прилетает! Видимо, у меня пока не получилось сделать абсолютно самостоятельного женского персонажа. Я прекрасно помню момент, когда при работе над одним из сценариев понял, что у меня плохо получается мыслить, как женщина. Я тогда с ужасом подумал, что уже взрослый человек и, вроде, неплохо разбираюсь в людях, но признал, что женщин не знаю. Не в том смысле, что они какие-то не такие. У женщин есть сформировавшиеся годами, культурологически, исходя из общественного опыта, мировоззрение, набор реакций на жизнь, который очень сильно отличается от мужских. Даже эволюционно: например, женщина ярче мужчины реагирует на высокие звуки, потому что природой она создана так, чтобы в любой ливень услышать плач ребенка, в то время как мужчина, скорее, отреагирует на опасность, так как ему надо было просто убить хищника, который может этого самого ребенка съесть. Помимо этого, есть еще и социальные различия, которые в наше время наконец стали значимы. Так что я понимаю, что, когда пишу про женщин, скорее, пишу про героинь, сломанных мужчинами, потому что мне понятнее, какую травму они могут нанести. Но я работаю над этим, и в свое время обращался за помощью к сценаристке Насте Кузнецовой, работами которой восхищаюсь. Она мне очень помогла.
Второй сезон «Зверобоя» дался тяжелее первого?
На порядок, потому что я изначально не рассчитывал, что это будет франшиза. Идея первого «Зверобоя» была конечна, поэтому чтобы продолжить его, нужно было выделить ключевые элементы, понять, почему нам нужно снимать именно второй сезон, а не отдельный новый сериал. В итоге были выделены элемент псевдомистики, история о травоядных и хищниках, ну и главный герой Хлебников. Однако было очевидно, что исключительно на трех этих элементах второй сезон не построить, для меня всегда история, которая происходит здесь и сейчас, должна обрасти нечто большим, что зачастую является риском для кинобизнеса. Мне повезло, что я учился в полевых условиях, работал с важными для меня мастерами – Олегом Георгиевичем Погодиным и Юрием Марксовичем Коротковым, с которым мы даже вместе написали сценарий, увы, не дошедший до съемок. Так вот Коротков говорил, что можно написать правильную, ровную истории, но если у нее нет заусенцев, то зрителей будет нечем цеплять. Именно так я и пытался делать «Зверобой». Мне хотелось создать историю, в которой зрителю не всегда будет комфортно, чтобы он себя зачастую ассоциировал не с положительными персонажами, но понимал, почему отрицательные герои действуют именно так. Наверное, поэтому первый сезон получился в каком-то смысле сказочным, в то время, как второй – более реалистичным, с элементами готики, локализованной под русские реалии. Когда мы пишем русскую готику, то всегда бьем по мрачняку, упадку, а мне хотелось показать, что в этом упадке есть свой кайф. Если поездить по маленьким российским городкам, то можно увидеть неухоженность, бедность, но там столько красивого! Взять хотя бы мой родной город Иваново, где огромное количество потрясающих конструктивистских зданий. Писать «мрачняк» на самом деле несложно, это низкий жанр, не плохой, а низкий в плане порога доступа. Зрителю проще погрузиться в мрачняк, потому что у всех у нас есть общие страхи. А вот научиться писать так, чтобы в этом мрачняке находить нечто прекрасное – очень сложно. Я пока продолжаю учиться, понимаю, что мне есть куда расти, но это благородный рост, к которому стоит стремиться.
Почему тогда Хлебников во втором сезоне уехал не в Иваново, а из тайги плавно переместился в тундру?
Потому что у меня возникла идея про народ «унча».
Я, кстати, ничего про него не нашла.
Его не существует. Как не существует и города Вахта, и города Обручев. Это мой прием. Очень часто зритель сталкивается с реальными городами в кино, которые сам знает очень хорошо, и начинает думать о том, что там нет такой улицы, следить за локациями и их логикой. Поэтому мне легче придумать некий усредненный, но очень понятный образ вместо реального города. К тому же, когда я работал над вторым «Зверобоем», то очень много читал о проблемах народов Севера, и решил придумать свой народ, который будет напоминать чукчей и тлинкитов, потому что у них были общие проблемы – в культурологическом смысле многие народы севера России близки к северным народам Америки. И когда я придумал «унча», то решил, почему бы не отправить Хлебникова на север. Тем более я сам до этого впервые побывал на севере, и он меня поразил. Это же инфернальная территория, другая планета, наш Марс.
Но пока еще не так активно используется в кино, как та же тайга.
Это тоже была одна из причин. Теоретически я мог бы погрузить Хлебникова в любую другую культуру. У нас в стране лоскутное одеяло культур, верований, мистической памяти, при этом люди везде носят то же самое добро и зло и одинаково способны на любые поступки. Мы же в реальности все не так сильно друг от друга отличаемся, как нам бы самим хотелось. Но поскольку у меня возникла идея с северным народом, то вслед за этим уже появилась и мысль тундры как локации, которая работает сама по себе как очень крутой персонаж. Так что было решено отправить Хлебникова на север. Ну и потом это просто красиво: не привычная зрительскому глазу скучная картинка, а нечто новое. До сих пор считаю, что мы сделали правильный выбор, и сцены с «унча» – мои любимые в сериале.
Следующий год объявили Годом единства народов России и даже ввели в календарь День коренных малочисленных народов, так что не исключено, что некоторые кинематографисты воспримут это как руководство к действию.
Давно пора было посмотреть на то, что мы большая и безумно красивая страна с массой культурных элементов, которые разбросаны по ней, как искорки. Я считаю, что каждый народ – очень богатый источник вдохновения для нашего кино. Там же и готовые сюжеты, и библиотека образов, и уникальная природа, а какие красивые люди живут на разных территориях! Но всем понятно, что в привычной системе тех же сериалов это не продать. Я с этим абсолютно согласен, и никогда не спорил с тем, что сериал не может быть авторским продуктом, он обязательно должен носить элемент какой-то попсы, иначе восемь серий аудитория не посмотрит. Но для меня есть еще и очень важный принцип: если кино закончилось в тот момент, когда зритель его выключил, – значит ты что-то неправильно сделал; а если кино продолжает работать – визуальными образами, смыслами, зритель продолжает о нем думать даже после финальных титров, – значит все удалось. И в случае с фильмами разных народов и о разных народностях как раз может создаваться эхо кино, которое остается после титров.
Вы интересно сказали про элемент попсы, за счет которого продается сериал. В «Зверобое» он тоже есть?
Разумеется, его сложно спрятать. Тут, правда, не открою ничего нового. Я обычно прячусь за болотистым сюжетом – мне важно, чтобы зритель погружался, у него росло ожидание, и когда ты даешь событие, то он ярче его воспринимает. Честно, это не мой прием, я подсмотрел его у Паоло Соррентино, который делает так постоянно. Вообще, я считаю, что любой автор обязан заимствовать приемы – не сюжеты, а приемы, язык, – у величайших кинематографистов. Есть такое правило, что сцена не должна длиться дольше трех минут, потому что зритель банально теряет внимание и концентрацию. А Соррентино может снимать в рамках этого трехминутного ограничения, а потом дать пяти- или даже десятиминутную сцену, в которой не происходит вообще ничего! И он делает так перед важным событием, когда ты как зритель уже настолько готов к смене сцен, что искренне кайфуешь от того, что получил от режиссера.
В российских сериалах такой подход реален?
Если зритель останется равнодушен к моей истории и банально не досмотрит ее до конца, то грош – цена мне как сценаристу. Я изначально считаю, что будущий зритель – такое же важное функциональное звено моего сценария, как и любой из элементов драматургии. Соррентино я привел в качестве примера взаимоотношений с его зрительской аудитории. Для меня лично одно дело, когда элемент популярного кино используется как прием, и совсем другое, когда изначально снимается просто популярное кино. «Зверобой» я считаю довольно авторским проектом, но понимаю, что для того, чтобы авторское видение уложилось в восьмичасовой сериал, который людям хватит ресурса посмотреть, нужен элемент популярного кино.
Им становится поиск условного маньяка?
Ни в первом, ни во втором сезоне не рассказывается на самом деле о поиске убийцы. Я это использую опять же как прием, низкий – вновь по уровню доступа зрителя – жанр. За счет детектива и триллера мне легко прийти к зрителю, но на этих жанрах я завожу драму, причем с социальной проблемой. «Зверобой» – история не о преступлении, а о преступлении за закрытыми дверями, не о поиске убийцы, а о поиске чудовища. Я признаю, что все убийцы – насильники, психопаты, пироманы какие-нибудь – конечно, чудовища. Но для меня важным остается вопрос, что породило это чудовище.
На какую социальную проблему вы обратили внимание зрителей во втором «Зверобое»?
На экологическую, которая в последние годы становится, на мой взгляд, критической для страны. Те же самые таежные леса, которые мы с вами упоминали, и которые являются легкими России, погрязли в сырьевых отходах. Я не зря повесил в кабинете у одного из персонажей фотографии одного и того же места до и после разработок ископаемых. Еще важная для нас проблема, как я считаю, – это принятие чужой культуры. Это происходит не только в России, но и по всему миру. Чужой – всегда значит опасный, враг. Я в одном из интервью по первому сезону уже говорил, что есть глобальные отличия старых легенд от нынешних городских, которые сегодня исследуют социологи, политики, экономисты. В старых легендах, в отличие от современных, люди боялись инфернального, постороннего, потому что мы жили на маленьких территориях, которые хорошо знали, а всё, что находилось за их пределами, казалось нам странным и страшным. Как только мы начали жить большими городами и большими сообществами, мы стали бояться человека. То есть у нас нет аргументированного страха, мы, словно еще живем в пещерах, и теперь просто любого другого человека воспринимает как чужака. Но мы же уже давно не живем в пещерах, ездим в общественном транспорте, ходим в магазины, даже посещаем другие страны. Совершенно нормально, что вокруг нас есть разные лица, разные мысли, разные мировоззрения, но это не значит, что мы должны воспринимать их как опасность. Напротив, порой они могут сделать твою жизнь ярче, а неопознанный страх перед любым другим мешает развиваться и видеть красоту мира.
Смотрите сериал «Зверобой. Северный след» в онлайн-кинотеатре PREMIER.
Ссылки по теме
«Навар» на «Свободе»: гид по четвертому фестивалю авторского кино «Зимний»
«Зверобой. Северный след»: Павел Чинарёв отправляется из тайги в тундру
Роберт Паттинсон, семейная терапия и гениальная мстительница: главные трейлеры за неделю
Продолжение детективного сериала с Павлом Чинарёвым «Зверобой. Северный след» стартует 13 ноября
«Сектор Газа» с Кологривым, «Паучиха» с Лядовой и «Домашний арест-2»: PREMIER рассказал о новинках сезона
Марина Ворожищева: «Хочется хулиганского, темпераментного и вместе с тем трепетного кино»
Павел Чинарев вернулся к роли следователя во втором сезоне «Зверобоя»
Адаптация «Постучись в мою дверь», «Плевако» и «Убить Риту»: PREMIER представит 84 проекта в новом сезоне
Глас народа: 30 лучших сериалов 2022 года по версии зрителей
Софья Митрофанова: «Ни одна стратегия, придуманная на коленке и под воздействием негативных факторов, не может быть эффективной»
Смотреть онлайн: «Песочный человек», «Дом Дракона» и «Женщина-Халк»
Закончились съемки «Зверобоя» с Павлом Чинарёвым
Павел Чинарёв и Марина Ворожищева приступили к съемкам в детективе «Зверобой»