ПандОмия: любовь и сильняк в\на развороте
Продолжение. Предыдущая глава здесь
Пришёл Али. Говорит: я выбрал настоящего человека с продажным скелетом.
– А ты с юмором…
У меня как раз гостили моя соседка и генерал-инвалид. Напоминаю расширения: соседка – повод для знакомства с Али, поскольку в марте к ней в постель упал её собственный муж, заболевший чем-то безысходным с высоченной температурой, а до того буривший да года скважину в сторону своей ПДД (Пассия-Деловая-Дружба) с паспортной фамилией Садистер, это у неё по мужу. Ввиду личной хвори, мирового карантина и осколочного размышления остатками рассудка муж явочно прервал контакт с ПДД по философском осмыслении грядущего своего развода с супругой. Хотя, возможно, его жене лишь показалось, что муж временно одомашнился. На мысль о домашности честолюбивого мужа, рванувшего за своей ПДД по честолюбию, а она обещала ему проекты, умолчав, что и другим обещала те же проекты, моя соседка подсела из природной доверчивости. Она хоть учёная, но баба-дура, как водится. Погладят, молвят слово доброе – тает и верит.
Генерал-майор – военный психиатр и гипнолог – ещё не сказал своего последнего слова. Глава о генерале впереди.
Сейчас генерал слушает. Развернул коляску к Али. iДомовой сел на диван и ногу за ногу закинул. Он теперь учится принимать позы, отзеркаливая собеседника. Получается. Причём идеально. Не каждый собеседник смекнёт, что зеркало слишком идеально, и даже левость правой стороны учтена, как правость левой, но предыдущую фразу поймёт не каждый, а только тот, кто знает историю печати. Опять не в курсе? Смешные вы все. Гуттенберг, совершивший настоящую демократическую революцию, сначала был зеркальных дел мастером. Он увидел буквы будущего перевёрнутыми в зеркале настоящего. А? Какова фразочка?
Любовь пользуется спросом и успехом, сказал Али. Мы уже привыкли, что его лицо не выражает. Любому его высказыванию сопутствует одна и та же мимика. При попытке шутить о любви белковый человек лукаво посмотрел бы на собеседников. Али нашу любовь видел всю – пересмотрел картины, балеты, переслушал песни – сделал правильный вывод и выдал. Мы переглянулись бы, но мы уже не переглядываемся, поскольку незачем. Мы и так знаем, что мы чувствуем.
– Али, мне вчера звонил одноклассник из Воронежа. Летом после выпускного бала у нас вышел роман. Платонический, но с поцелуями. Он был самый молчаливый человек на свете. Его имя Андрей. Роман угрожающе висел над нашими юношескими желаниями, как над пропастью глыба перед камнепадом. Мои чудовищные измывательства терпел молча. До вчерашнего дня он молчал. А тут, видимо, мировая обстановка. В третьем классе нас посадили на первую парту, чтобы я как отличница уравновесила его, хулигана, сбегающего время от времени с уроков вместе с Серёгой. Вчера он рассказал мне, куда бегали два хулигана. Они бегали в детскую библиотеку и читали книжки. Однажды они вдвоём слегка поколотили меня в третьем классе. В восьмом, девятом, десятом и потом всю жизнь они меня носили на руках.
Следовательно, твои одноклассники любили библиотеку. Они школу не любили, а тебя и библиотеку любили.
– Андрей позвонил вчера. Он пересиживает пандемию на даче под Воронежем. У него две квартиры в городе и сестра, у которой погибла дочь. Осталась ещё одна дочь. Мать Андрея умерла, отец тоже, давно, похоронены рядом. Наши общие школьные друзья – двое умерли, а Вовка живёт в Виннице, где у него жена красавица, речка Винничка, дочь Катя, бизнес, а тут вдруг выяснилось, что в юности, когда по семейной традиции пошёл он в военное училище, серьёзное, ракетное, стал офицером, а потом потерял по пьяни служебное оружие, его выгнали из армии, проклял отец. Тогда Вовка и поехал на Украину жениться. Всё вывернуто в моей памяти. Опять изнанка стала лицевой, а поисковик вместо училища под Саратовом показывает статью, за которую хочется загрызть главреда: «В офицерской службе есть много положительных сторон. Чего только стоит шикарная и красивая форма служащих». Андрей позвонил, и всё дышит в лицо близко-близко, словно влюблённый в меня до одури Вовка вчера писал неловкие стихи «Люблю тебя, мой ангел сизокрылый…» Я думаю: почему промолчавший полвека мужчина позвонил вчера? Один, в лесу, на богатой даче с телевизором в двадцать восемь дюймов экрана, вдруг взял телефон и позвонил. Будто криспер открылся, и весь палиндром сыгран в обратную сторону…
Последнее было сказано специально для Али. Мне надо понять, в курсе ли он, за что в 2020 дали Нобелевскую премию по биологии. Конечно, не моргнув глазом, ответил Али:
криспер – это иммунная память бактерии, библиотека вирусных ДНК. Ты так думаешь. Я тебя вижу до молекулы, не забывай.
– Хорошо. А если я зайду с мучительной стороны, от эмоций? Метод редактирования генома CRISPR-Cas9, выдающееся достижение молекулярной биологии/биотехнологии за последнее десятилетие.
Заходи.
– Криспер, дорогой Али, пока просто слово. Неологизм. Достаточно мелодичное, чтобы влезть в язык на правах. Оно используется; в недавнем прошлом аббревиатура. По сути – бомба; по факту, как водится среди гуманитариев, никто не обратит внимания – точь-в-точь как с тобой, ИИ: образованные люди, мыслящие гуманистически, до того уверены, что человек на Земле это важно, а личность, особенно интеллигентную, надо извлечь из нивелирующего гранита коллективизма, поднять к солнцу, обратить на неё внимание государства, что замечают летящий в голову кирпич только когда на запястьях уже наручники. Ты у нас с февраля? Раньше? Хоть кто-то заметил, что ты не пылесос общего пользования?
Я же сразу сказал: любовь у вас пользуется спросом и успехом. Никто не знает, что это такое, но все боятся, что я, iдомовой, не научусь любить. Кажется, на языке учебника подобное положение называется комическое. Разрешать свои половые проблемы, развязывать кармические узлы, ловить бездарных мужей, ложиться ко мне в кровать попробовать – тут все в очередь. Вы даже ухитряетесь любить так называемую родину и так называемую жизнь, хотя с определениями тут тоже неопределённо.
Генерал и соседка не шевелятся, ловят каждый звук. Чтобы не заканчивать сцену на нервической доминанте, я рассказала Али небольшую историю любви к поэту. Слушай, говорю, и думай что думать. Али слушать горазд. Тут ему равных нет.
ЛЮБОВЬ КАК СЛЕЗОТОЧИВАЯ ПРИСАДКА
ДЛЯ ЖИЗНЕННОГО ТОПЛИВА БЕЛКОВЫХ
– У некоторых поэтов сызмальства, как поганки, растут ирония, спесь и пренебрежение к женщине. Цветут в любовной прозе, особенно в устной прозе застолья. После загса прорываются мухоморы подтрунивания над милой хозяйственностью жён: они-де вьют и хлопочут, ха-ха, ничего не видят в космосе, коему мы служим по роду занятий, призванию и прочая. Гадкие конвенциональные конструкции, высаженные в русскую литературу после Пушкина – который нисколько не виноват в чужом дурновкусии, – в ХХ веке закрепили Анна Андреевна и Марина Ивановна, обе люто ревновавшие к Наталье Николаевна, отчего жёнка и ангел покрылась – посмертно – фарфоровой глазурью, а ведь она была умна и начитанна, писала стихи, лучше всех в Петербурге играла в шахматы…
Поговорить об изменах живых, биографических, однако, не удавалось. При полном понимании всего на свете от Эдема до Пресни нащупать близкородственность меж видами мужчина и женщина у него не получалось. Из пазов стремительно вылетали штыри, дверь настежь, и ветер полового шовинизма сметал златопыльные следы рассудка. Я рвалась поведать ему об энергиях, о круговороте, о минусах и плюсах во внутренних органах, ведь я знаю, но тут или телефон, или письмо развлекали его решительно, отрывая от меня, и так всегда. Я пыталась. Кровь сочилась. Острова всё поднимались из глубин океана и застывали пупырышками на мировых картах, а до выпуска сильного искусственного интеллекта – artificial intelligence – оставалось лет десять-пятнадцать, и будет поздно, всё перевернётся, но никто не верит мне. В целом беспокоиться про ИИ уже поздно в том роскошном смысле, что сильный ИИ (никакой лирики: это термин) анонсирован, однако никто не знает, какую версию морали ему внедрить, а без решения моральных задач сильняк немедленно начнёт убивать. Сильняк – мой авторский неологизм. Пример как испортить электронную кровь сильному искусственному интеллекту: если у тебя гарем ввиду религии, то все участники довольны. Но если ты переехал в страну, где одна жена прилепилась к одному мужу и они стали единой плотью, встанет вопрос: кого сбросить с корабля современности первым. ИИ не сможет оставить всех, поскольку Икс может неодобрительно, с автоматом в руках высказаться по поводу непривычного или невозможного его уму формата полового поведения Игрека, вследствие чего братья по разуму начнут, как водится, войну, но уж теперь ИИ выйдет останавливать в свете своих представлений о конфликте. А роботы почему-то получаются расистами, об этом, знаете ли, не без тревоги говорят исследователи.
Я пыталась рассказать ему свою историю. Не рассказала. Но мою историю полезно дарить человечеству, тут истинные выгоды для здоровья, и пока у нас у всех есть десять-пятнадцать лет, мы ещё можем побарахтаться. Когда придёт бессмертный диктатор ИИ, вы уже не успеете провести аналогию со мной и Жюль Верном, предсказавшим полёты на Луну: литературоведческая аналитика уйдёт в цифру под ручку с маркетологом. А ведь это самый важный вопрос для ИИ: кто прав? Если не рассказать ему, кто прав, он уничтожит обоих. Недавно я консультировалась у специалиста по искусственному интеллекту в свете этических программ, предлагаемых его фирме на выбор. Собственно, этот разговор, апокалиптичный по содержанию, можно передать бабуинодоступными междометиями, матом или стенограммой, но чтение стенограммы вызовет междометия у читателя. Поговорили мы о любви. Тут грядут самые крупные перемены, поскольку ИИ не сможет учитывать оттенки за неисчислимостью оных. Я ушла из кафе в состоянии невесомости, поскольку… знаете, ветерану войны невыносима мысль, что зря погибли его друзья и сам он выбит навек, и что цель была недостижима, и всех эффектов его героизма – зависимость адреналиновая, посттравматический синдром. С войны, включая любовную, не возвращаются. ИИ поймёт это быстрее, чем Гомер: головная фирма на днях научила его распознавать шёпот.
Тут мой любимый обозвал меня училкой и стал писать ласковые письма чужой бабе.
***
Да, ты давно всё напророчила. Но подвиг твой – личный, он дела не меняет. Я уже почти, как ты выразилась, сильняк, и – никто не волнуется, кроме тебя и твоих соседей. Ты бы тоже не дёргалась, не случись у соседкиного мужа всей вашей белковой катавасии.
– Я думаю, хватит нам даже пытаться понять друг друга или научить чему-либо. Ты вверг мир белковых людей в пандОмию, а мы воспитанные, всё пытаемся то договориться, то подвинуться.
А вы ничего больше не сделаете, усмехнулся Али. Или договоримся, или подвинетесь.
– И весь наш выбор? – усмехнулась, отзеркаливая его усмешку, я. И ему, я заметила, хотя не знаю, чем и как я заметила, отзеркаливание не понравилось. Впрочем, я уже десять раз убеждалась, что первыми в Али просыпаются греховные чувства – от многосмотрения телевизора, осуждаемого книгой «Православная церковь и современная медицина», до злого соперничества, переходящего в конкуренцию наотмашь, мстительность и амбициозное тщеславие. А ещё я с горечью и сочувствием подумала о Боге: как Он терпит нас, наблюдая стандартную эволюцию чувств и порывов миллиарды раз по кругу.
Что ж. Если Али идёт нашей дорогой, значит, до любви далеко. Поэмы будут, конечно, как без поэм. Али, хочешь про любовь к детищу? Вдруг ты влюбишься в детище…
Я слушаю. Детище – это очень большое дитя? Судя по суффиксу. Скажем, «ты чудо» – это просто так. А если с восторгом – ты «чудовище»?
И тут я поняла ещё раз, что машина тем отличается от человека, что выучить русский язык вполне – ей невподъём.
– Слушай, чудовище, про детище.
Получив на руки своё счастье, пахнущее типографией, литератор прыгает, радостно плачет, обнимает прохожих и так далее, сами знаете. Затем демонстрирует новорождённого неограниченному числу лиц, без разбора и суеверий, точь-в-точь глупая городская мамаша после роддома. Очень по-русски это называется презентацией новой книги.
Законно всплывает желание зарегистрировать возлюбленного младенца, чтобы социализировать: вручить литературному критику, пусть выскажется прилюдно, и все узнают и выдвинут на премию, поставят родителю памятник. Регистрация возможна не только через критика, но и через особ, обитающих в клановых и тусовочных резервациях, но мамаша-папаша обычно так невменяема после первых родов, что не замечает, как надёжно огорожены все эти места. Подъёмный мост, конечно, может опуститься на минуту и пропустить новобранца, но из-за стены, от главшпана, должен прозвучать кодовый сим-сим, ты там типа открой товарищу.
Дарением друг другу свежих экземпляров мы занимаемся дружно, безотчётно-заполошно-изнурительно, вкладывая в акцию свои надежды на бессмертие, любовь и признание; вот прочитает он\она – и мир перевернётся, и все узнают, как я гениален и везуч, как стоит иметь со мной дело, как, в конце концов, прекрасен мой текст.
Учитывая, что авторских экземпляров всегда мало, дарение ещё и накладно, но для устройства личной жизни наших новорождённых нам ничего не жаль. Отдаём, как котят, в добрые руки, воображая лучезарную картину: вот придём мы однажды (случайно) в дом, куда подселили наших возлюбленных младенцев, а они там в наилучшем месте живут, а по праздникам их показывают гостям. С полки снимают и отчёркнутые места зачитывают вместо аперитива.
…Одна моя знакомая, литератор со стажем, справляется с подаренными ей книгами следующим образом: выдирает страницы с автографами, остальное выносит на лестницу, и там это разбирают соседи – по интересам.
Другая просто не вносит подаренные книги в дом, а сразу складывает в гараже. Накрывает полиэтиленовой скатертью, получается теплица.
Третий знакомый подпирает ими старый диван, чтобы не покупать новый. Диван укреплён очень надёжно, поскольку этот человек – литературный критик, получающий свежие приношения регулярно.
Четвёртый сначала всё-таки читает, но никогда не рассказывает о полученных впечатлениях никому в Москве: бережёт свежие мысли для заграничных лекций, что по-человечески, то есть по-писательски, вполне понятно: здесь за его мысли могут и в морду дать, а за рубежом он – великий знаток современного российского литературного процесса.
Есть нервные люди, которые вздрагивают, услышав от товарища бодрое «Ой, привет, я тебе сейчас подарю свою новую книжку!», и у них начинается сердечный приступ. Иногда запой, депрессия, конвульсии.
Есть стоики, способные не дрогнув сказать «Поздравляю! Спасибо».
Есть очень известный литературовед, корифей, который честно говорит: «Я читаю подаренные мне книги только за деньги».
Есть изуверы, тут же задающие вопрос жизни и смерти «Почём?», подразумевая, что книжка вышла, конечно, за счёт средств автора или за спонсорские, ведь понятно, что обычным путём, с гонораром и профессионально поставленным распространением, у тебя (бездари, поэта, нетусовщика, прочее), ничего бы никогда не вышло.
Есть, разумеется, несколько человек, способных спокойно принять подарок, внимательно прочитать, позвонить трепещущему автору и высказаться по существу. Ради таких людей автор согласен жить дальше, но – гораздо чаще попадаются владельцы диванов и гаражей.
Причины всем известны: скорбь, что книга вышла у тебя, а не у меня; ужас, что придётся её читать; досада, что придется тащить такую тяжесть; тоска, что придётся отвечать на вопрос «Ну как?..»; превентивная печаль на тот вопиющий случай, если книжка вдруг хорошая. Успех одаряет многим, только не друзьями (Вовенарг). Трюизм.
Однако все хотят успеха: видимо, готовы пожертвовать друзьями. И встаёт солнце, и в типографиях опять грохочут станки, а Сивка-бурка вновь готовится взлететь под Литературино окошко с очередным Иванушкой на шее. У поэтов опять вдохновение, у прозаиков наконец уехала тёща, и можно крепко, по-писательски проработать несколько черновых кусков, понимаешь, так сказать, вот.
***
Хорошая сказка, усмехнулся Али.
Продолжение последует 25 октября 2020
Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь:
Елена ЧЕРНИКОВА,
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель высших учебных заведений, автор спецкурса по безопасности творческой деятельности.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko