Андрей Руденский: «Если бы думал, что я как все, не пошел бы в актеры»
Ассистент по актерам посмотрела на меня задумчиво пару минут и выдала: «Нет... Вас никогда не будут...
Ассистент по актерам посмотрела на меня задумчиво пару минут и выдала: «Нет... Вас никогда не будут снимать. Ваше лицо — для рекламы одеколона».
— Тридцать три года назад, в марте 1988-го, состоялась премьера четырнадцатисерийного телефильма режиссера Виктора Титова «Жизнь Клима Самгина». Для вас ведь эта роль стала первой в творческой биографии и главной в судьбе?
— Эта роль была предопределена, но я еще не умел читать «знаки». Знаете, когда «Эй, заметь, обрати внимание, прислушайся, намекаю!..» Шепот судьбы доносится не просто так. Подсказки звучали часто и четко, но я не слышал, вспомнил о них позже. На четвертом курсе сдавал экзамен по русской литературе и вытащил билет — «Жизнь Клима Самгина». Если помните, толстенная книга! Конечно же, я ее не прочел, зато почему-то выучил полстранички лекции и несколько цитат. Протараторил и получил пятерку. Не подозревал, что спустя короткое время мне придется уже с интересом проштудировать роман от корки до корки. Или еще эпизод. Приятель, журналист из киношной сферы, как-то сообщил: на «Ленфильме» режиссер Виктор Титов готовится к запуску многосерийного телефильма. «Понимаю, — говорит, — что ты без работы и надо жить. Постараюсь поговорить с кем надо, выбить тебе эпизодик».
— И действительно приложил руку к тому, что в итоге вы получили главную роль?
— Нет. Думаю, он даже забыл о разговоре. Незадолго до этого я оказался в Ленинграде с гастролями Театра моды Славы Зайцева, где работал манекенщиком. Забежал на «Ленфильм», оставил в актерской картотеке фотографии и анкету — рост, вес, цвет глаз.
Через пару недель пригласили на фотопробы. Следующие два месяца я ездил в Ленинград каждый понедельник уже на кинопробы. Первый раз показывался с двумя глыбами — Юрой Богатыревым и Леной Соловей. Не помню себя вообще, настолько волновался. Кто они и кто я?! Но очень хотелось получить эту роль, очень... И вот последний этап — утверждение актерского состава в Госкино. Как я понял, моя кандидатура вызвала споры. Понятно: молодой неопытный актер — и главная роль! Причем возрастная, от семнадцати лет до сорока с чем-то. А мне на тот момент всего двадцать пять... Ответа ждал месяца два.
От постоянного напряжения и нервотрепки вдруг закурил и до сих пор курю. В театральном, когда ребята вокруг поголовно дымили, мне это было неинтересно, а тут нервы окончательно сдали.
Еще до истории с Самгиным меня утвердил сам Сергей Федорович Бондарчук в картину «Борис Годунов» на роль рынды — истукана, стоящего с секирой у входа в царские палаты. Я был счастлив! Но случился Самгин... Знаю, что многие прекрасные актеры, ныне известные и популярные, пробовались на эту роль. Они были опытнее, но Титов почему-то выбрал меня. Такое не раз случалось — когда заходил последним в вагон, а выходил первым. Так же произошло чуть позже с «Морским волком». Уже все актеры перепробовались, а я приехал в Одессу на студию и сразу был утвержден.
— Как работалось с Титовым? Ведь он уже был мэтром, снял и «Открытую книгу», и «Здравствуйте, я ваша тетя!», и «Чудо с косичками».
— У нас сложились интересные отношения, которые редко бывают между актером и режиссером. Мы понимали друг друга даже не с полуслова, а на молекулярном уровне. Но это произошло не сразу — через месяц-полтора, когда Виктор Абросимович посмотрел часть отснятого материала и сказал: «Ты талантливый, Андрей». После этих слов я не то что горы мог сдвинуть, но даже перевернуть земной шар! Он увидел, что двигаюсь в нужном направлении. Вносил поправочки, но минимальные. Все два года съемок мне было очень легко.
Жаль, больше не работали вместе. Однажды случайно где-то увиделись, я признался, что мечтаю о роли Мышкина. Он оживился: «Да! Было бы здорово». Знаю, у него состоялся разговор с великим Георгием Рербергом, оператором, который снял «Зеркало» Тарковского, много работал с Кончаловским и самим Титовым. Тот также сказал: «Надо снимать!» Представляете, что могло получиться? Но... Наступило время кооперативов, странных фильмов о проститутках и бандитах. А играть хотелось настоящее.
— Вы говорите, что было легко, но как без опыта в двадцать с небольшим играть сорокалетнего, да еще довольно сложного человека прошлого века?
— Я был неопытным, даже в театре до этого не играл. Конечно волновался. Чтобы не выпадал из кадра, на полу чертили мелом крестики: «Андрей, не сдвигайся, у тебя крупный план». Играл страшно переживая и удерживая в голове задачу.
Снимали непоследовательно — сегодня играю сорокалетнего, а завтра моему герою восемнадцать. Все зависело от графика партнеров, готовности павильона, натуры и прочего. Казалось, раз я «старый», надо добавить сутулости, скомканности плеч и приволакивающие ножки. Сейчас мне шестьдесят — какое шарканье, даже смешно! Понятно, что во времена Горького люди старели быстрее, но не до такой же степени.
А какие у меня были партнеры! Калягин, Соловей, Джигарханян, Проскурин, Глушенко, Гундарева, Глузский... И рядом я, еще мало что умеющий пацан. Но никто не поучал, не давал советов, корифеи держались дружелюбно, на равных. Лена Соловей, которая играла мою мать, запомнилась удивительной интеллигентностью. Добрая, светлая, «своя»! Ее муж Юра Пугач работал на картине художником-постановщиком, все потрясающие интерьеры — его рук дело.
Помню, в начале съемок предупредили: «Имей в виду, завтра приедет Гундарева!» Наташу многие побаивались, у нее был непростой характер. Но мы общались замечательно, за разговорами часто выпивали в вагоне СВ, когда ехали на съемки. Наташа была широкой, открытой. Слышал, что когда на площадке складывалось «не по ее», устраивала взбучку. Но я лично такого не видел.
А с молодыми — Андреем Харитоновым, Сережей Маковецким, Ларисой Гузеевой — мы вообще оказались на одной волне, хотя я был начинающим, а они уже сыграли заметные роли. Вообще, никто из звездного состава не относился ко мне пренебрежительно или свысока. Через несколько лет после выхода на экраны «Самгина» я сыграл Ставрогина в «Бесах». На картине снова собрались одни звезды — Джигарханян, Демидова, Тихонов, Скобцева. Да и сам режиссер Игорь Таланкин — величина! И опять никаких эксцессов.
— Помните чувство, когда увидели себя на экране?
— Конечно! Первую серию показали с утра, затем повторили вечером. Заперся дома один, чтобы без свидетелей... «Неужели это я?» — с такой мыслью просидел у экрана час пятнадцать, выкурив пачку сигарет. Был ли собой доволен? Категорически нет. Удалось себя принять, поверить, что сделал максимально возможное из того, что в то время мог, лишь после третьего или четвертого просмотра картины.
Популярность случилась зашкаливающая. Незнакомые люди на улице говорили приятные слова, благодарили. Любопытно, что ни хамства, ни панибратства не было. Притом что — уверен — не всем нравится актер Руденский, произведение «Жизнь Клима Самгина», подозреваю, и сам писатель Максим Горький. Узнавали по голосу, со спины, даже если шел по улице в темных очках и вязаной шапке, натянутой на брови. Неожиданно пошла мода — новорожденных мальчиков вдруг начали называть Климами.
Несколько лет назад ехал в метро и вдруг услышал женский голос: «Простите, вы Андрей Руденский? Я вас по спине узнала, вы Самгина играли».
— Как изменился образ жизни молодого парня?
— Однозначно, стал больше себе позволять, поскольку уже хорошо зарабатывал. Тратил деньги на одежду, ресторанчики, но по-прежнему снимал квартиру в Люблино. Слава богу, звездная болезнь миновала. Никогда не прятался, хожу спокойно в магазины, езжу в общественном транспорте. А если люди узнают, улыбаются, просят автограф, это же нормально — значит, в профессии что-то сделано.
— Казалось бы, после такого дебюта режиссеры должны выстроиться в очередь. Ан нет...
— Да, вся моя жизнь проходит с паузами... Непонятно, что тогда произошло, почему никто не бросился меня снимать. Был уверен, что телефон задымится от нескончаемых звонков режиссеров. Начитавшись биографий известных актеров, знал: после успешных ролей именно так с большинством и происходило. Но со мной прорыва, увы, не случилось. Конец восьмидесятых, классика постепенно выходила из моды, а «бандиты» еще не начались. Я ждал, сходя с ума... Чтобы держаться в форме и чем-то занять голову, осваивал итальянский, ходил в спортивный зал. Понимал, что хорошо поработал, но где отдача? Только через год позвали на пробы «Морского волка» по Джеку Лондону — ситуация стала исправляться.
Вскоре снялся в «Бесах» у Таланкина. Не сказать, что Ставрогин — моя роль по психофизике, но материал интересный. И потом, это же Достоевский!
Впрочем, в «Бесах», честно говоря, сниматься не хотелось. Хотя, казалось бы, ждал предложений, мечтал. Но тогда в личной жизни случился надлом, стало все равно. И все же взял себя в руки: иди, пробуйся!
В этом фильме нравятся буквально три сцены с моим участием. В общем-то, немало... Когда Марлен Дитрих спросили, довольна ли она ролью в фильме Desire, «Желание», актриса ответила: «Последнюю реплику сказала хорошо». Вот и я такой же, чаще собой недоволен.
— Через несколько лет вы снимались у Сергея Бондарчука в «Тихом Доне», крупном международном проекте. Что запомнилось?
— В памяти остался лишь Бондарчук. Мощный, невероятный! Он заполонял собой все пространство. Но сериал пролежал на полке итальянского продюсера много лет: возникли споры о правах, конфликты...
Фильм снимали на английском — и это новый опыт. К слову, долгого кастинга не было. Пришел к Сергею Федоровичу на «Мосфильм», он с порога сказал мне: «Будешь играть Листницкого».
— Андрей, как вы относитесь к своей внешности? Красота часто мешала в профессии?
— Помните фильм «Прохиндиада, или Бег на месте» с Калягиным? Планировалось снимать продолжение еще до «Самгина». С «Ленфильма» в Москву приехала ассистент по актерам и пригласила встретиться с ней у памятника Пушкину. Посмотрела на меня задумчиво пару минут и выдала: «Нет... Вас никогда не будут снимать. Ваше лицо — для рекламы одеколона «Саша».
До сих пор продюсеры говорят: «Андрей, лицом не вышли. Попроще бы». Зато все негодяи — мои.
— Судя по фамилии, у вас польские корни?
— Да, дед по материнской линии поляк. Как его занесло в индустриальный Свердловск — непонятно. Я деда не застал, да и мама плохо его помнит. Но симпатия к Польше у меня в крови, и однажды в жизни это сыграло важную роль.
— Когда попали к Кшиштофу Занусси и снялись в «Брате нашего Бога» по одноименной пьесе Кароля Войтылы — будущего папы римского?
— Да. Однажды в конце девяностых кто-то из знакомых полетел в Польшу на киновстречу, и я решился написать письмо Кшиштофу Кесьлевскому, режиссеру, снявшему «Три цвета». Признался, что мечтал бы сыграть у него, сделал нарезку из своих фильмов, приложил фотографии и передал с приятелем. Через неделю звонок: «Это Занусси... Я видел вашего Клима Самгина. Хотел бы с вами работать».
Еле сдержался, чтобы не послать звонившего лесом — был абсолютно уверен, что разыгрывают. В голове не укладывалось, что все это не снится. Оказалось, письмо дошло до адресата, а затем попало к Занусси. Договорились о встрече в Риге, там проходил кинофестиваль. Оттуда полетели в Варшаву, к Кшиштофу в гости.
Прожил в его доме неделю. Мы ходили по творческим тусовкам, званым ужинам. Я тогда носил длинные волосы, и многие замечали: «Вы похожи на князя Мышкина!»
Но лишь спустя год случился международный проект по пьесе, написанной паном Войтылой, который уже стал Папой Римским Иоанном Павлом II. Одну из ролей я и сыграл.
До этого снова был непростой период. Ложился спать и просыпался с единственным желанием — чтобы непременно утвердили. Молился, просил... И это произошло.
Премьера состоялась в Кракове. Туда приехал автор пьесы, он был уже стареньким, согбенным. Члены съемочной группы подходили по одному, прикладывались к руке, вернее к «кольцу рыбака» — перстню понтифика. Занусси представлял: «Это оператор, Ваше Святейшество, это гример...» Папа молча, без единого слова, выдавал муаровую красную коробочку с памятной медалью. Дошла очередь и до меня.
— Это русский актер Андрей Руденский... — произносит Кшиштоф.
Я по незнанию прикладываюсь не к кольцу, а к руке, и дергаю коробочку, чтобы не задерживать папу, побыстрее отойти в сторонку. А он не отпускает. Дерг-дерг! Не отдает. В мыслях бардак — почему? Что происходит?
Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом — долгим, изучающим. Вдруг понтифик по-русски говорит:
— Здравствуйте!
Я в растерянности сбивчиво начинаю повторять:
— Спасибо, большое спасибо, — и пячусь назад, стараясь поскорее пробраться в какой-нибудь уголок.
Наконец аудиенция окончена, папа направляется к выходу. Останавливается напротив меня, стоящего в третьем ряду, и снова по-русски произносит: «До свидания».
Потом на всех пресс-конференциях Занусси рассказывал об этом невероятном случае. Не знаю, почему это произошло, видимо рассмотрел чистую душу. Шучу...
— Андрей, когда я готовилась к встрече и читала вашу биографию, поймала себя на мысли: «Вот это да! Сколько всего у человека произошло!» У вас самого есть ощущение судьбы, наполненной большим количеством событий?
— Сразу почему-то вспомнил детство и бесконечные перемещения по стране: Свердловск, Пермь, Кольский полуостров... Отец-то был военным. Последняя школа находилась в поселке Ревда, куда нас, офицерских детей, возили на газике. Вот и вся насыщенность. Впечатлений добавляли лыжи, на которых носился по сопкам и которые каждую неделю нещадно ломал.
После восьмого класса мы с мамой поехали в Свердловск. Шли по проспекту Ленина, смотрели на красивые здания с колоннами, как я узнал позже, палладианского стиля.
Рядом с одним монументальным зданием затормозили надолго, оказалось — Уральский политехникум. Зашли узнать, какую профессию там можно получить. Вышел я оттуда через четыре года с красным дипломом специалиста прокатного производства. И опытом... художественной самодеятельности.
Драмкружком руководил Сергей Арцибашев, который в то время работал в ТЮЗе и бегал к нам в техникум учить студентов читать стихи к праздникам и играть отрывки. Как-то мне доверили сказать коротенькую речь на сцене Большого театра, поблагодарить «дорогого Леонида Ильича» за отношение к молодежи. Микрофон, трибуна, графинчик с водой — все как положено.
Уверен, по жизни меня ведет ангел-хранитель. Иначе как объяснить, что своими юными мозгами я быстро понял, что не встану к прокатному стану и разные слябинги, швеллеры, блюминги — не моя история? Маму это расстроило. Ведь что такое завод в советские годы? Стабильная зарплата, мужская работа.
После техникума поступил в архитектурный институт. Подумал, что быть зодчим намного увлекательнее, чем работать на заводе. Оказалось, надо сдать математику и рисунок, а я до этого ничего не рисовал, кроме кактусов на школьных уроках. Но ничего, справился.
Архитектурный изменил мой образ жизни. Люди вокруг другие, разговоры о творчестве, музыке, The Beatles и The Rolling Stones, американские джинсы, ботинки на косом каблуке...
Тем не менее меня манила сцена, постепенно крепло желание стать актером. Сначала появилась не очень ясная мысль — почему бы нет? Потом четче и осознаннее — хочу! Пошел в театральную студию при Дворце молодежи, которой руководил Виктор Катаев.
Однажды, когда Малый театр приехал на Урал с гастролями, я решил попробовать силы. Тогда советские театры активно гастролировали по стране и параллельно отсматривали ребят для «Щуки», «Щепки», Школы-студии.
Отыскал какую-то тетечку из Малого, расспросил. Она посоветовала найти Виктора Ивановича Коршунова, ведущего актера театра и педагога Щепкинского театрального училища. Отправился в гостиницу, где он остановился, и напрямую спросил:
— Вы набираете курс?
— Уже нет... — ответил Коршунов. — Впрочем, приходи завтра в ТЮЗ перед спектаклем и почитай мне что-нибудь.
Я выбрал Бодлера, что-то еще из французской поэзии и монолог из «Идиота», не мышкинский. И когда Виктор Иванович объявил: «Беру к себе на второй курс», поразился. В театральные были немыслимые конкурсы, человек сто на место! Летом перевелся из архитектурного в Высшее театральное училище имени Щепкина.
Когда сказал родителям, что поступил, они были шокированы. Где Москва и где мы! Куда? Зачем? В столицу?! Без блата, поддержки... И все же удалось отстоять свою позицию. Если бы они вдруг запретили, возможно, и не уехал бы.
Отец, подполковник, вообще никогда не заводил разговоров о том, чтобы я продолжил его дело. Не знаю, верили ли близкие в мои способности, считали ли талантливым, мы это не обсуждали. То, что актерство — не блажь, они поняли после выхода на экраны «Жизни Клима Самгина».
Я учился, не особенно представляя, а что потом. Радостно-празднично-сказочным — вот каким виделось будущее. Казалось, актерская судьба напоминает ровную широкую дорогу, устланную лилиями и лепестками роз. Молодые актеры всегда уверены в том, что каждый станет звездой.
Но знаете, если бы думал, что я такой же, как все, не пошел бы в актеры. Твердо знал, что могу читать, говорить с особенной интонацией. Что я — другой. Эта вера и вела.
Однокурсники — москвичи Саша Домогаров, Кирилл Козаков, а остальные, как и я, — лимита. Но с первого дня ощущал себя столичным парнем, потому что сразу влюбился в этот город. Ничего меня не ломало, буквально все нравилось. Радостно осваивал музеи, театры, ездил из «Лося», где располагалось общежитие, в бассейн «Чайка». Позже наша общага переехала на Тверские-Ямские, тут уж я начал шиковать. Когда родители присылали деньги, заходил в «Елисеевский» за шампанским.
Мне легко дышалось в Москве. Одевался дерзко, за что не сильно любил Мастер. Причем «прикиды» шил сам. Покупал майки, резал, кроил, и вот — готов модный пуловер. Это умение у меня от бабушки, она ловко строчила на «Зингере». Мастеру не нравилось и то, что когда на отрывках студенты читали Распутина и Шукшина, я выбирал Ремарка. «Ну, Руденский в своем репертуаре!» — заключал Коршунов. Учились мы с девяти утра до девяти вечера, успевали ночами читать бешеное количество литературы — русский и зарубежный театр, классика и прочее.
Когда оканчивал театральный, как и все однокашники, был убежден: это начало большого пути. Вот сейчас начнут звонить режиссеры! Фестивали, концерты пойдут безостановочным процессом. Но ни один московский театр меня не взял. Сашу Домогарова сразу приняли в Малый, Лену Валюшкину — в Театр Моссовета. Разобрали немногих... А жить-то на что-то надо. Я снял «однушечку» в Люблино, устроился моделью в Дом моды Славы Зайцева на зарплату в семьдесят шесть рублей. Постоянно приходилось крутиться: занимать, отдавать... Понимал, что мое время как молодого актера заканчивается, надо определяться, но как?!
— Чему научил Зайцев?
— Слава нас постоянно фотографировал. Это был мой первый опыт общения с фотокамерой. С удивлением узнал, что поворотом головы, ракурсом, опущенными глазами можно передать настроение. Все это позже пригодилось в работе на съемочной площадке перед кинокамерой.
— Пока «моделили», про актерство забыли? Отчаялись?
— До отчаяния никогда не доходило. Я твердо верил в то, что не просто хочу, а должен быть актером. Поэтому бегал по киностудиям, отсылал фотографии, даже на «Узбекфильм» отправил. И ждал... Любовь с кино случилась, но позже.
— Причем взаимная! Судя по внушительной фильмографии, вы и сейчас не сбавляете темпы, много снимаетесь, причем в рейтинговых проектах. Два года назад на телеэкраны вышел «Султан моего сердца», который буквально порвал эфир. Вы сыграли отца главной героини в исполнении Александры Никифоровой. Любители турецких любовных историй до сих пор с нетерпением ждут продолжения. Оно будет?
— Актеры узнают об этом последними. Постоянно идут разговоры, но проект пока не запущен. Я лично с удовольствием снимался бы и дальше, поскольку помимо интереса к самому проекту мне симпатична Турция, люблю Стамбул, часто там бываю. Но мы снимали не в нем самом, а в портовом Измите в полутора часах езды. Саша Никифорова жила там постоянно, быстро освоила турецкий. Мне-то язык давался со скрипом. Для одной сцены, где я беседую с султаном, пришлось выучить страницу текста, зубрил ее месяца полтора. Причем английский, итальянский и испанский в принципе даются легко.
Однажды снимался в Буэнос-Айресе, в сериале «Танго втроем», где роль большей частью на испанском. Хотя изначально заверили, что на иностранном придется играть немного. Я прилетел из холодной Москвы в тридцатиградусную жару, на адаптацию времени не дали и уже на следующий день привезли на площадку. Вместо одной сцены на испанском — одиннадцать! Ужас, паника! Но через полгода я уже говорил.
С турецким оказалось намного сложнее. Помню, как ассоциативно запоминал слово «хюнкарым» — повелитель: «хан и Крым» — искал «похожести» в русском языке и лихорадочно пытался соединить.
Зрительская любовь к «Султану...» объяснима: все мы неравнодушны к сказкам. К тому же главные герои — красавцы. Ну и восточный колорит — особенные интерьеры, костюмы — цепляет внимание и будоражит сердца.
— Отца взрослой дочери было легко играть?
— Там не та драматургия, чтобы по-актерски метаться в поисках нужного образа. Но мне снова пришлось, показывая возраст и немощь, приволакивать ножку. Все это я уже проходил тридцать лет назад, как мы с вами выяснили.
— Актеры часто говорят, что все страдания, которые им приходится переживать в жизни, идут в «копилочку» мастерства. Важно ли лично вам, играя того или иного персонажа, иметь его опыт? Испытывать те же чувства?
— Испытывать чувства обязательно. И страдать, и ошибаться! Это нас делает глубже, интереснее. Мариус Петипа, когда ставил балет «Лебединое озеро» с Кшесинской, спрашивал ее: «А ты любиль? Ты страдаль?»
А как иначе? Не понимая, что играешь, не сможешь выдать необходимый градус. На лице ничего не отразится, будешь как инфузория-туфелька.
— Какие роли вспоминаете с особым удовольствием? Ведь наверняка много проходных?
— Случаются. Почти ни от каких предложений не отказываюсь, потому что знаю, что такое быть нищим. С 1993 по 2000 год снимался крайне мало, работал в театре, зарплаты хватало лишь на необходимое. Гречка, картошка — вот и весь рацион. Шокировал коллег тем, что ездил на спектакль и обратно на такси. Но это было недорого. Из прозябания выдернул Занусси. После него случились «Остановка по требованию», «Маросейка, 12», «Клетка», и дальше пошло-пошло...
Помню, думал отказаться от «Маросейки» — не хотелось играть роль негодяя. Я же классический герой! К тому же сериал — иная культура. До этого снимался в многосерийных художественных фильмах, а это другое качество! Но внутренний голос сказал: «Андрей, это просто работа. Иди и делай. Жить надо, да и по-актерски интересно». Коллеги потом говорили, что им понравилась роль, да я и сам был доволен.
— Андрей, вы снимались в «Черновике», который нещадно хвалили и столь же нещадно ругали. Как относитесь к критике?
— Не вникаю, часто даже не читаю. Снимаешься, думаешь, что досталась гениальная роль, а потом начинается — костюм не тот, сюжет глупый. Многие живут тем, чтобы высказаться в негативном ключе, причем не разбираясь в сути вопроса.
Недавно с удовольствием принял предложение сняться в «Ищейке». Проект успешный, идет работа над шестым сезоном. Мне понравился режиссер Андрей Головков, видел, как аккуратно он работает с артистами, как точно и подробно объясняет задачу. Меня взял в проект без кастинга. Знаю, что нужен был возрастной актер и — назовем это ненавистным словом — медийный. Когда увиделись с Андреем, он сказал, что мальчиком неотрывно смотрел «Клима Самгина» и был влюблен в героя.
— Слышала, что вы нередко работаете как дизайнер квартир. Это же хороший заработок!
— Войти в эту нишу пока не получается, она переполнена. Сотни колледжей выпускают дизайнеров интерьеров, куда ни посмотри — каждый «профессионал» в этом вопросе... Честно говоря, хотел бы, чтобы дизайн стал моей второй профессией, активной. Потому что получается и я это люблю. Когда в актерстве возникает пауза, берусь за квартиры и дома друзей. Меня передают по сарафанному радио, из рук в руки.
— Судя по вашим постам в соцсети, вы прекрасно готовите. Что удивительно для человека одинокого.
— Моя мама — богиня кулинарии. Когда приезжает ко мне — она живет в Екатеринбурге, становимся к плите и наслаждаемся процессом. А потом результатом процесса наслаждаются гости.
— Недавно вам исполнилось шестьдесят два, в это трудно поверить.
— Я молод, потому что у меня еще много желаний! Когда сорокалетние приятели сетовали, как жить дальше, ведь уже такой солидный возраст — я удивлялся. Со мной никогда такого не происходило. Цифры в паспорте — для инстанций и никакого отношения к возрасту не имеют. Мне все интересно: узнать или попробовать новое, увидеть что-то непривычное. Это и есть жизнь.
— На вашей актерской страничке вычитала: «Такой красивый, такой успешный, а жалко его. Что женщинам надо?!» Андрей, семья, жена, дети — это не всем дано?
— Почему актеры часто одиноки? Потому что шире распахнуты глаза, чувствительнее кожа, уши улавливают то, что другие, возможно, не слышат. К тому же чем мы становимся старше, тем больше требований: хочется совместимости, разговора на одном языке. А тратить время на чужеродное жаль.
Говорят, с возрастом влюбленности заканчиваются. Но думаю, если оставаться открытым, этого не произойдет. И «накрыть» может в любом возрасте.
Мне необходим воздух, пространство, иногда просто для того, чтобы тупо посидеть в тишине. Все эти «Тюк-тюк — о чем ты думаешь?» раздражают. Но завтра все может измениться, допускаю, что будущее удивит кем-то или чем-то. Пока живу так, как комфортно. У меня были браки, которые распались по разным причинам. Мы провели вместе какое-то время, отправили в космос массу прекрасной энергии. Спасибо за это!
На мой взгляд, чудовищно жить с тем, кого не любишь. Для меня идеален гражданский брак, он честнее. «Готов ли ты любить до конца любви, а не до гробовой доски?» — так вернее. Если двум душам уютно рядом, если они добры и внимательны друг к другу, это замечательно — жить с улыбкой и ощущением тыла, надежного локтя. Но если вдруг такая душа не встретилась, что ж... Есть подруги, друзья, с которыми всегда найдется о чем поговорить, обменяться кулинарными рецептами, выпить вечером вина. Жизнь дана, чтобы наслаждаться, а не страдать.
Статьи по теме: