Роман Васильев: «У меня был долгий период, когда я не хотел общаться вообще ни с кем»
Роман, перед нашим интервью мне сказали, что сейчас у тебя просто сумасшедший график.
Да, получил главные роли в нескольких проектах и активно работаю над ними.
Один из них — «Контейнер». Все сейчас в ожидании выхода второго сезона, в котором появишься и ты.
Мне было очень волнительно присоединяться к проекту во втором сезоне. Надеюсь, что мой герой дополнит атмосферу. Первый сезон «Контейнера» уже сильно зацепил аудиторию не только в России, но и в Европе — его показывали на международном фестивале во Франции, а еще это первый российский сериал, который отобрал для себя Apple TV+. Думаю, многих в мире сейчас волнует тема суррогатного материнства, а во втором сезоне она стоит еще острее, ведь ребенок уже родился, а заказчики куда-то делись — и зрители вместе с главными героями будут переживать за малыша. Правда, мой герой в историю с ребенком не сильно вовлечен. Роберт — новый знакомый дочери главной героини Ани. У нас одна из главных линий сюжета.
А в психологическом триллере «Жить жизнь» — еще одном проекте START, твой герой оказывается абьюзером. Тема очень актуальная на сегодняшний день.
Мы всей командой стараемся под разным углом рассмотреть тему манипуляций. Раньше я не придавал такого серьезного значения этому. Мне казалось, всё проще, а это настолько глубокий и важный разговор — с собой, с людьми. Я начал задавать себе вопросы: насколько я искренне и бескорыстно отношусь к людям? Где манипулируют мной? Где я манипулирую? Ведь это даже может быть неосознанно. В раннем детстве меня окружали большие компании друзей семьи, я часто был в центре их внимания, рассказывал какие-то выдуманные, забавные истории, и мне нравилось. Я и здесь задал себе вопрос: стали ли эти детские впечатления от радости и умиления людей предметом манипуляций в осознанном возрасте, тем более что я стал актером? (Смеется.) Задавшись этим вопросом и почитав книги, статьи на тему манипуляций, я нашел ответ — искренность и честность. Тот, маленький я, был честен. И я стараюсь прислушиваться к нему. Это одна из вечных тем и один из вечных вопросов, к которым важно периодически возвращаться, чтобы проверять себя.
То есть ты был примерным мальчиком.
Вообще я был тихий и спокойный, не плакал лет до семи. Иногда устраивал концерты по заявкам. «Удобный ребенок». Надеюсь, мой такой же будет. (Смеется.)
Но в какой-то момент ты перестал быть этим удобным ребенком?
Не знаю, я доверял родителям. Бывали, конечно, протесты против каких-то решений, но я чувствовал безусловную любовь. Даже переходный возраст прошел как-то ровно и незаметно... Конечно, я порой тоже раздражаюсь на людей, бываю нервным, могу резко ответить кому-то. Но злюсь обычно больше на себя или от бессилия изменить то, что остается только принять.
А ты когда-нибудь ощущал на себе манипуляции со стороны других людей?
Иногда ведь это можно себе просто надумать, и здесь я боюсь перейти в мнительность. А это, в свою очередь, может разрушить многое, что, казалось бы, нерушимо. Но всегда можно спросить прямо, как бы это сложно ни было. Если меня, например, мой любимый человек будет обманывать всю жизнь, при этом так умело и так искусно, что я буду очень счастлив, — почему нет. В конце жизни можно сказать: «Вот это ты классно провернула, круто, что я выбрал именно тебя!» (Смеется.) Шучу, конечно. В любом случае, даже после многих лет всё всегда открывается. Я вообще достаточно чувствителен к эмоциям людей.
Ты эмпат.
Да, стараюсь прислушиваться к чувствам, своим, чужим. Понимать, как зарождается, проявляется эмоция человека. Иногда люблю предполагать, что на самом деле чувствует собеседник, это часто дарует легкость в общении. А бывает, хочу закрыться от чужих эмоций и даже от своих. У меня был долгий период, когда я не хотел общаться вообще ни с кем, не хотел вступать ни в какие взаимоотношения с людьми: оставьте меня в покое, я тут в «пещере» у себя посижу.
И когда это случилось?
Наверное, году в 2016-м, когда я выпустился из Школы-студии МХАТ. Тогда мы, курс Виктора Рыжакова, стали театром «Июльансамбль», и в какой-то момент я понял, что начинаю не любить вообще всё вокруг себя. Мне не хотелось ничего.
Почему?
Наверное, одной из важных причин была потеря удовольствия от себя в профессии, от того, что делали коллеги, режиссеры. Я вдруг почувствовал, что нахожусь там, где не хочу быть, и делаю то, чего не хочу делать. И я как-то закрылся, а внутренний негатив внедрился во всё, что я в принципе делал. Пытался говорить с командой, но не получалось друг друга услышать. Поэтому пытался радоваться тому, что есть, пытался работать. Но это казалось неважным и пустым. Было острое ощущение, что всё вообще не имеет никакого смысла, не несет в себе никакой художественной наполняющей — ты даже не шут, Ром, ты даже не смешной. Ты никакой. Ты просто пустота. Но потихоньку я вылез из этого состояния. Меня перевели на контракт. И это тоже как-то дало вздохнуть по-другому. Сейчас я хочу продолжить заниматься театром, потому что очень его люблю, но работать всё же на контрактной основе.
В тот сложный театральный период ты еще не снимался?
Редко. Моя дебютная работа — сериал «Лучше, чем люди». А позже я оказался в «Идентификации», съемки которой длились четыре года. Такой натруженный проект, который отодвигал мою карьеру по полной программе. (Смеется.)
Думаю, эти годы себя оправдали — я была поражена твоей игрой в этом проекте. Никак не укладывалось в голове, что твой герой, адвокат с ДЦП, — это плод твоей работы, что это всё не по-настоящему.
Благодарю! Да, оно того стоило. Большую роль здесь сыграла энергия режиссера, Владлены Санду. Она из тех чувствительных людей, которые понимают, из чего складывается важное. Она так горела идеей, это было очень заразительно для всех. Мы с Владой часами создавали моего персонажа Даниила. Познакомились с сыном Сергея Белоголовцева — Женей, у которого ДЦП. И Влада пришла на эту встречу со мной, хотя могла меня одного отправить: мол, твоя роль, тебе делать, просто принеси мне готовый результат. Мы с Женей пообщались, я всё время что-то подмечал, записывал, как он выражает мысли, как он задумывается, какие особенности физики тела. Мы сняли пилот, потом сняли сериал, потом случилась пандемия на два года. Сценарий был переписан, и мне нужно было спустя долгий срок, когда я уже повзрослел, обратно возвращаться в свою роль. Плюс на тот момент у меня появился проект «Анна К», и я снимался параллельно. (Улыбается.)
Интрига, кто же сыграет Вронского в «Анне К», держалась довольно долго. Как им оказался именно ты?
Пришел на пробы. Всё было довольно обычно, за исключением того факта, что я зачем-то стал рассказывать режиссеру и продюсеру Валерию Фёдоровичу о том, как ушел со смены на другом проекте. (Смеется.) Я как раз только вернулся из Питера, где играл герцога Голштинского в сериале «Елизавета» Дмитрия Иосифова. И там я случайно ушел со смены, потому что был почему-то полностью уверен, что дальше у меня ничего нет. Нас с утра привезли на локацию, полтора часа гримировали и одевали, мы с Юлей Хлыниной отработали в кадре, и потом все вокруг почему-то начали со мной прощаться. Гримеры, костюмеры, ассистент по актерам. А персонажей в сценах прописано было так много, что увидеть среди них герцога Голштинского мой сонный мозг, видимо, просто не смог. А текста у меня не было. И я спокойно сажусь в машину, еду к себе в отель, ужинаю, ложусь отдохнуть, а мне звонят и спрашивают: «Ты где? У тебя еще две сцены». Я собрался за две минуты и поехал обратно. Оказывается, они выстроили сцену. Очень много артистов, лето, жара, исторические костюмы — и вдруг говорят: а где герцог? А герцог спит в номере в часе езды. Не знаю, что было с режиссером в этот момент... Агриппина Стеклова, с которой мы сейчас снова снимаемся у Дмитрия Иосифова, шутит надо мной до сих пор: «Герцог Голштинский прервал свою экскурсию в Питере и приехал — слава Богу!» (Смеется.) Я, конечно, тогда подумал, что всё, моя карьера закончена. И вот я это всё Валере рассказываю на пробах к «Анне К». А потом сижу и думаю: Рома, зачем ты рассказал будущему режиссеру, что уходишь со смен? Когда я вышел оттуда, то мне казалось, что это ужасные пробы, просто отвратительные. Но каким-то чудом всё это разрешилось.
Рома, ты родился в Молдове…
Да, в городе Бельцы. Потом в 7 лет переехал в Москву, пошел здесь в школу. А после девятого класса уехал в Калининград, где еще два года учился в театральной школе.
Той самой, из которой выпустились в свое время сестры Арнтгольц, Артём Ткаченко?
Именно. Окончив ее, поехал обратно в Москву поступать в театральный.
Это правда, что сначала ты хотел пойти служить коком на судне?
Когда мы переехали в Калининград, я был очень застенчивым, закрытым, так у меня еще и троек куча было. А у нас в двух шагах от дома был 49-й лицей и там был театральный класс. И мы с мамой решили и школу закончить, и социальную адаптацию подтянуть. Дальше я хотел после школы идти в армию, попроситься на кухню, потом поступать учиться на повара, а потом постараться попасть на круизный лайнер, короче, и мир посмотреть, и поработать. Но оказавшись в этом театральном классе, я влюбился в людей, в преподавателей, в худрука — Бориса Иосифовича Бейненсона. Мы получали среднее общее образование, а после уроков ехали в Дом пионеров, и там у нас была своя театральная студия «Стоп». Занятия у нас были даже во многом лучше, чем в институте. Периодически к нам приезжали другие преподаватели, выпускники, проходили какие-то мастер-классы. Это было очень круто! Но мне было безразлично, поступлю я в театральный институт или нет. У меня был запасной план: если не поступлю — пойду в армию. Поэтому мне важней и интересней было просто заниматься творчеством и наслаждаться компанией замечательных педагогов. После школы я поехал поступать, пробовался в три института. И поступил. Был странный момент, я ничего не почувствовал, когда назвали мое имя: казалось, надо радоваться, все вокруг кричали, а я был как-то растерян. Кто-то снимал всё происходящее на видео и кричал мне: ну хотя бы улыбнись! (Улыбается.) А я вообще ничего не понимал, в меня тогда это совсем не попало. Но во время учебы я постепенно понимал, что это моя профессия.
То есть если что-то пойдет не так на этом пути, ты найдешь чем заняться.
Да! Я пробовал многое, работал и с бумагами в офисе, и разносчиком листовок, и в лаборатории анализов, и моделью. Я недавно с удовольствием сделал сам дома ремонт. Смотрел в интернете и повторял. Семь книг «Гарри Поттера» прослушал в процессе. Так что, скорее всего, не пропаду! Если что, поваром никогда не поздно стать.
А еще у тебя есть опыт работы в голливудском проекте…
«Алиенист». Я оказался там случайно, благодаря моей однокурснице Джордан Фрай, отец которой, Макс Фрай, был на этом проекте сценаристом. Моя мама когда-то говорила, что по папиной линии есть индейские корни, — не знаем, насколько это достоверная информация. И как-то раз я рассказал об этом Джордан, и ее очень впечатлило то, что она почувствовала часть своей культуры в чужой стране. Как потом оказалось, она рассказала об этом своему папе. И после Макс (папа Джордан) предложил меня на роль индейца-пастыря. Роль без слов, просто нужно было начать кадр с того, что я веду детей. В первый же вечер, когда я приехал на съемки, меня познакомили с Максом Фраем, с генеральным продюсером проекта, с Дакотой Фаннинг. Мы с ней потом оказались на вечеринке, и я рассказывал ей о своей мхатовской школе, цитировал Станиславского, а потом спросил: а ты как играешь? И она сказала: не знаю, как чувствую, так и играю. Может быть, она просто была не готова к откровениям с русским индейцем, но это всё равно было очень смешно и познавательно. На этих съемках я увидел, что площадка работает в очень высоком темпе. Все прекрасно понимают, что от каждого зависят время и деньги, каждая ячейка важна. Если кто-то плохо сделал свою работу, всё начнет разваливаться. Макс Фрай объяснил мне мою роль. Мне даже дали сценарий, весь. Там был амбар, в нем происходило основное действие, а сцена начиналась с того, что я веду детей мимо окна. И вот, выходит эта самая седьмая серия, я сижу в нетерпении у экрана, думаю: наконец-то сейчас Ромка будет, смотрите! И вижу, как сняли детей через окно, мою руку, потом опять детей, каких-то персонажей внутри амбара и... мое лицо, которое пришлось ровно на середину оконной рамы. Ну вот вроде и обидно, но в то же время так смешно! (Смеется.) Но это был колоссальный опыт.
Хотел бы его повторить? Стать известным за пределами России?
Главное — поработать над интересным материалом и с интересными людьми. Неважно где. Стремление к славе — какое-то непродуктивное действие. Пахнет пустотой. Я очень надеюсь, что мне удастся сохранить адекватное отношение к этому. Идеально для меня — иногда соглашаться на роль, желательно характерную, и жить своей жизнью где-нибудь уединенно, собирать макет города или что-то вроде того. Надеюсь, пройду свой путь достойно.