Жизнь |
Изба-читальня.
Сегодня в рубрике "Изба-читальня" у нас 2 рассказа.
"Неожиданная встреча" Евгения Позднякова и "Лила" Эдуарда Байкова.
Как обычно, пишите что понравилось, что нет.
Неожиданная встреча
В комнате было темно и тихо. Я стоял около окна и ни о чём на свете не думал. Просто стоял и тупо, ничего не ожидая, смотрел в стекло. За окном лил промозглый осенний дождь. Было видно, как ветер кружил опавшие листья в каком-то грустном вальсе. С каждой минутой становилось всё темнее, и всё хуже виднелся этот странный танец без музыки, ритма и конца. Улица была пустынной — ни людей, ни машин, ни собак. Казалось, что время остановилось. Ничего нету впереди, ничего нету позади. Только листья. Каждый листок своим движением создавал новый отсчёт времени и тут же его заканчивал, прикрывшись другим листком.
Где он? Он затерялся в десятках, сотнях, тысячах, миллионах своих собратьев по улице, городу, всей Земле. Где я? Где-то есть в этой Вселенной, понять бы только где. Я там, где мои мысли, а если их нет… Если бы их не было, я бы был мёртв, а если я сейчас жив, значит и они существуют. Только в неуловимом, эфирном виде. Они также неуловимы, как и какой-нибудь определённый листок в этой сумасшедшей пляске за стеклом. Надо их только поймать в лабиринтах сознания, которое необъятно, как весь существующий мир, как космос. Мы только порой об этом не догадываемся, а это именно так.
В закоулках огромного мира могут спрятаться не только мысли, но и чувства. Кто-то не знает как найти любовь и сострадание, кто-то не подозревает, что где-то прячется честь и совесть. Кто-то мог бы отыскать любой талант, да только не подозревает о масштабах Божьего творения. Человеческой жизни просто не хватает хотя бы на экскурсию по всем дорогам своего же разума. Сорванный листок не может облететь вокруг Земли, человек не может познать себя.
— Хочешь? — раздался голос.
Я вздрогнул. В комнате по-прежнему было темно и тихо. Телевизор не работал, радио молчало. Единственным звуком, долетавшим до меня с улицы, был шорох листьев. «Показалось» — промелькнуло в голове. И тут опять насмешливый детский голос прозвенел серебряным колокольчиком:
— Хочешь?
«Всё, поехала крыша» — подумалось, а вслух севшим от страха голосом я сумел выдавить:
— Чего?
— Крыша на твоём доме стоит пока прочно, я проверял, — захихикал голосок, — а моё предложение заключается в том, чтобы убедить тебя в возможности познать себя полностью. И не в экскурсионном виде, а в энциклопедическом.
— Да кто ты такой? — я бешено завертел головой, пытаясь в наступившей темноте хоть что-нибудь разглядеть.
Голосок ещё сильнее захихикал:
— Пока не захочу, ты меня не увидишь. Но сейчас в прятки играть не хочу, — раздался зевок. — Устал немного за сегодняшний день. Подойди к книжному шкафу!
Я быстрее подбежал к книгам, надеясь, что галлюцинация пройдёт. Но там, в пыли, облокотившись на книжные корешки, сидело существо, похожее на домовёнка. Ростом не больше ладони, в потрёпанной крестьянской одежде, с пушистой рыжей бородой, оно с ехидным прищуром глядело на меня и улыбалось. Когда я открыл створки шкафа, существо встало, не спеша поправило рубаху и протянуло мне руку:
— Ну, здравствуй! Не узнал меня?
Я смог только помотать головой из стороны в сторону. Немного справившись с удивлением, я спросил:
— Домовой, что ли?
Существо закатилось звонким, ни на что не похожим смехом, и забило себя по коленкам крохотными ручками. Отсмеявшись, оно проговорило:
— Нет, ну вообще-то иногда меня и так называют. А знаешь, — немного подумав, сказало оно, — это имя моё любимое. Но ты так и не ответил, хочешь узнать о себе абсолютно всё или нет?
Я аккуратно пересадил домовёнка на ладонь, оберегая другой рукой, чтобы он ненароком не соскользнул вниз и тихонько опустился в кресло. Дыхание перехватывало от ощущения сказочного чуда. Не зная, что ответить, я его спросил, совершенно неожиданно для себя:
— Скажи, а для чего тебе это надо? Наверняка ведь что-то взамен попросишь!
Домовёнок улыбнулся:
— «Фауста» начитался? Можешь быть спокойным, я не Мефистофель. Мы с ним даже пару раз ругались по поводу его хулиганских привычек. Шалопай! — он чуть смущённо пожал плечами. — А я помогаю совершенно бесплатно, вот! Пусти меня!
Домовёнок выкарабкался из моих рук и побежал вприпрыжку по креслу. Ловко вскарабкавшись на подлокотник, он сложил руки на груди и требовательно на меня взглянул:
— Так ты мне ответишь или нет, а то у меня дел ещё куча!
— Нет, нет, не исчезай, пожалуйста! — я заёрзал на кресле, боясь, что чудо исчезнет. — Скажи, а если я всё буду знать… ну, как бы… для чего… дальше…
— Ладно, не мямли. Я понял твой вопрос, — вздохнул домовой. — Ты оказался умный парень. Все до тебя сразу безоговорочно соглашались. Суть в том, что интерес жизни в некоторой неизвестности — будущего, своих возможностей, познания нового. А так… — он махнул рукой.
— Что так?! — я удивился.
— Да дураки! — домовёнок проникновенно уставился на меня большими обиженными глазами. — Разве я им это даю для того, чтобы они отказывались от жизни? Я же насильно никому не навязываю этот подарок. Все сами просят.
— Стоп! Я ни о чём не просил. Я просто стоял у окна и ни о чём не думал.
— Вот именно, не думал, — домовёнок опять просиял счастливой улыбкой. — А неосознанное стремление знать всё на свете уже сформировалось. Понимаешь, оно есть у каждого человека, но у тебя в тот момент оно было самым сильным. Вот я к тебе и прилетел.
— А как ты узнал?
— Извини, профессиональная тайна, — домовой развёл руками. — Такая моя служба! Ну так как, отправляемся в путешествие или нет?
Я поднял его и подошёл к окну. На улице уже совсем стемнело и теперь нас с моим нежданным гостем освещал лишь бледный свет уличного фонаря. Он с интересом глядел на меня и его глаза были одновременно мудрыми и наивными. И я понял, глядя на это смешное существо, что жизнь потому и коротка, чтобы новизна её не исчезала никогда, какими бы насыщенными не были наши дни. Жизнь — дорога неизвестности, а мы — её пионеры.
— Нет! — ответил я твёрдо.
— Молодец! — улыбнулся домовёнок, и тут же засуетился. — Ну, всё, пока! Я полетел, а то мне некогда. Удачи тебе!
И он исчез. Просто испарился, как струйка дыма на ветру. А я стоял у окна и радовался тому, что жизнь, интересная и неизвестная, продолжается.
Евгений Поздняков
* * *
Лила
Две золотые рыбки неторопливо плавали в аквариуме. Одна из них лениво пощипывала слегка колышущиеся листья валлиснерии. Другая, грациозно работая плавниками и хвостом, огибала гладкий камень. Какое-то время они держались поодаль друг от друга. Наконец, первая оставила в покое наросты водорослей на водных растениях и подплыла к своей товарке.
– Ты веришь в Бога? – спросила она.
– В Бога? – вторая лишь пожала грудными плавниками.
– Неужели не веришь? – допытывалась первая, но, так и не получив вразумительного ответа, отплыла в сторонку.
Она застыла на месте, растопырила жабры и о чем-то усиленно размышляла. Затем встрепенулась и стремительно приблизилась к подружке.
– Но ведь кто-то же меняет воду в аквариуме и дает нам корм?.. – выпучив глаза, пустила она пузыри.
* * *
Мужчина лет тридцати с небольшим был облачен в темно-синий бархатный фрак и черные брюки. Он включил фильтр в аквариуме, кинул сухой корм рыбам и повернулся к собеседнику – немногим старше его, атлетически сложенному брюнету.
– Кто создал эту Вселенную, как ты думаешь? – поинтересовался он у гостя.
Тот лишь пожал плечами:
– Это уже стало признаком дурного вкуса – рассуждать о Творце и его творении.
– Но ведь вся эта грандиозная махина не могла быть создана на пустом месте, – не унимался обладатель бархатного лапсердака, – тем более сама по себе?!..
Брюнет усмехнулся:
– Полагаю, тебе знакома теория Большого взрыва?
– Чепуха! – отмахнулся тот. – Абстрактная точка, которая вдруг ни с того ни с сего взорвалась, и с тех пор галактики разбегаются, будто им делать больше нечего. Материалистический бред…
Он подошел к окну, глянул на темное небо, сплошь усеянное серебристыми искорками звезд. Прошептал:
– Где же Истина твоя, Господи?..
* * *
Юзер Вован кликнул по клавише кейборда, закрывая программу. Картинка на экране ЖК-дисплея с двумя мужчинами, ведущими беседу в комнате с аквариумом, в котором плавали золотые рыбки, исчезла, обнаружив за собой фон рабочего стола – фотообои с обнаженной красоткой на пляже.
Вован сильно, до хруста костей, потянулся всем телом, зевнул. Глянул на электронные часы – три часа ночи. К черту эту виртуальность, пора баиньки!
Лежа в постели, он внезапно подумал, что, наверное, не все так просто в этом лучшем из миров. Должно же быть что-то, создавшее все бытие. Бог это, Сверхразум какой или там Всегалактический Союз инопланетян – не суть важно. Самое главное, что все не так бессмысленно, и никакая не тупая, блин, материя не породила жизнь, а та – разум, поместив его в черепе питекантропа. Или все же поместила?..
Вован беспокойно ворочался под одеялом, мысли противными тараканами бегали по извилинам, не давая уснуть.
* * *
Вселенная с галактикой, где находилась планетная система с небольшой планетой, на одном из континентов которой был когда-то основан город, в одном из домов коего тщетно пытался заснуть юзер Вован, поигравший до того в игру с персонажами из комнаты с аквариумом, в котором плавали две упитанные золотые рыбки… эта, мать ее так, Вселенная являлась одним нейронным контактом в мозгу тучного молодого мужчины. У него было имя – Александр, и он был писателем. Накануне он закончил очередную свою заумь – повесть о невероятных приключениях корифея всех наук академика Мезенцева, где Вован был второстепенным, но опорным персонажем, важной частью сюжета. Поставив точку, Александр зевнул, потянулся, встал, блаженно улыбаясь при мысли о двух бутылочках пивка в холодильнике, представил, как нависает над краем кружки белоснежная пенная шапка… Эх! Первую кружку он опустошил залпом, вторую пил с чувством, с толком, чувствуя, что сладостно хмелеет. Покончив с ней, он какое-то время сидел улыбаясь, сонно моргая… затем встряхнулся и пошел спать.
И снились ему, то бишь писателю Александру, удивительные вещи.
Будто он перемещается в собственном естестве на все более тонкие уровни материи, будь она неладна. Вначале он превратился в серое вещество мозга, а вслед за тем в нейрон. Потом он попеременно становился молекулой, атомом, элементарной частицей и, наконец, стал кварком. А уж из корпускулы он трансформировался в волну и стал Единым Полем Вселенной. И тут он осознал, что Единое Поле, как ни крути, обладает разумом и вмещает в себя все сущее. А следующей его мыслью явилось сладкое до жути: «Я стал Богом!».
* * *
Проявленное бытие, в котором в Едином Поле во сне растворился писатель Александр, было лишь мелким волоском в левой ноздре Бога.
Бог улыбался, энергично двигал бровями и творил миры…
Эдуард Байков