Жизнь |
115 лет плану Шлиффена
Давеча исполнилось 115 лет незабвенному плану Шлиффена, который был представлен в виде финализированного меморандума в декабре 1905 года.
Несмотря на то, что до начала Первой мировой войны было еще 9 лет, именно этот документ определил характер боевых действий на Западном фронте и повлиял на конфигурацию Первой мировой войны в целом.
Немцы педантично готовились к его реализации, за которую должен был отвечать Мольтке-младший, но в итоге, нашли где оступиться
План был хорош и в итоге вывел немцев к Марне, но как выяснилось, этого оказалось недостаточно в том числе из-за тех корректив, которые вносились в план Шлиффена и из-за тех реакций Генштаба Германии на меняющуюся ситуацию на фронте.
Сменивший его меланхоличный генерал Мольтке был в определенном смысле пессимист, которому недоставало готовности Шлиффена сконцентрировать все силы для одного маневра. Если девиз Шлиффена был «быть смелым, быть смелым», то Мольтке — «не слишком смелым». Его беспокоила слабость левого крыла, противостоящего французам, и недостаточность войск, оставленных в Восточной Пруссии для защиты от русских. Он даже спорил со своим штабом — желательно ли ведение оборонительной войны с Францией, однако отверг эту идею, потому что в этом случае исключалась бы всякая возможность «ведения боев с противником на его собственной территории». Штаб счел вторжение в Бельгию «полностью оправданным и необходимым», поскольку война будет борьбой за «оборону и существование Германии». План Шлиффена получил поддержку, а Мольтке утешил себя мыслью, которая, судя по его заявлению в 1913 году, сводилась к следующему: «Мы должны отбросить все банальности об ответственности агрессора... Только успех оправдывает войну». Однако, чтобы обезопасить себя повсюду, он стал, вопреки забываемым уже советам Шлиффена, каждый год брать силы у правого крыла и укреплять ими левое.
Мольтке рассчитывал составить левое крыло из восьми корпусов, численностью примерно 320 000 человек, которые должны были удерживать фронт в Эльзасе и Лотарингии южнее Мааса. Германский центр в составе 11 корпусов — около 400 000 человек — должен был вторгнуться во Францию через Люксембург и Арденны. Германское правое крыло, насчитывавшее 16 корпусов численностью в 700 000 солдат, стало бы наступать через Бельгию, смяло бы знаменитые ключевые укрепления Льежа и Намюра, защищавших долину Мезы (Мааса), стремительно форсировало реку и вышло на равнинную местность и прямые дороги на другом берегу. Каждый день такого марша был тщательно расписан заранее. Считалось, что бельгийцы не будут сражаться, но, если все же они отважатся так поступить, сила германского наступления, по мнению генералов, быстро заставит их сдаться. Графиком предусматривалось, что дороги через Льеж будут открыты на двенадцатый день мобилизации, Брюссель падет на девятнадцатый, французская граница будет пересечена на двадцать второй, на линию Тьонвилль — Сен-Квентин войска выйдут на тридцать первый, Париж и решительная победа — на тридцать девятый.
План кампании был таким же четким и полным, как чертежи военного корабля. Помня предупреждение Клаузевица о том, что военные планы, в которых есть место для неожиданностей, могут привести к катастрофе, немцы с бесконечным усердием попытались предусмотреть любые обстоятельства. Штабные офицеры, прошедшие подготовку на маневрах и в военных училищах, умевшие дать правильный ответ при любом наборе исходных данных, как предполагалось, должны были справиться с неожиданностями. На случай таких неожиданностей — изменчивых, насмешливых и таящих в себе гибель — были приняты все меры предосторожности, но не было проявлено одного — гибкости.
В то время как план направить максимальное усилие против Франции принимал окончательные формы, опасения Мольтке и отношении России стали постепенно уменьшаться, особенно после того, как Генеральный штаб, основываясь на тщательном подсчете протяженности русских железнодорожных линий, пришел к убеждению, что Россия не будет готова к войне раньше 1916 года. Донесения шпионов о том, что среди русских поговаривают «о каких-то событиях, могущих начаться в 1916 году», еще больше укрепили мнение Генерального штаба и этом вопросе.
В 1914 году два события способствовали достижению Германией высшей степени готовности. В апреле Англия начала морские переговоры с русскими, а в июне сама Германия завершила расширение Кильского канала, давшего ее новым дредноутам прямой доступ из Северного моря в Балтику. Узнав об англо-русских переговорах, Мольтке заявил во время визита к своему австрийскому коллеге Конраду фон Готцендорфу в мае, что, «начиная с этого времени, любая отсрочка будет уменьшать наши шансы на успех».
Двумя неделями позже, 1 июня, он сказал барону Эккардштейну:
«Мы готовы, и теперь, чем скорее, тем лучше для нас».
(с) Б.Такман "Августовские пушки".
* * *
Идея Шлиффена — о численном перевесе на правом крыле — в основе своей глубоко верна, хотя его указания полностью и не были выполнены, немцам все же удалось достигнуть численного перевеса. Роковые последствия этого для союзников уже достаточно известны. Но вместе с тем показано, что ошибки Мольтке вовсе не были такого порядка, чтобы коренным образом изменить расчеты Шлиффена.
Если бы ограничиться двумя этими моментами, которые сам Шлиффен считал главнейшими для судьбы плана в целом, мы останемся по-прежнему перед лицом загадки. Необходимо встать на другой путь, дать иную, более конкретную и четкую характеристику. Преимущества, полученные немцами в начале войны, были уже определены как выигрыш темпа. Противоречит ли такое определение двум главным моментам, указанным Шлиффеном? Конечно, нет. Выигрыш темпа и получился в силу использования географических особенностей театра войны; он реализовался в численном превосходстве, полученном на правом германском крыле. Но почему же в таком случае потребовалось это новое определение? Потому что без него нельзя понять всего, происшедшего в действительности. Оно более конкретно и более соответствует реальному положению, сложившемуся в результате шлиффеновского маневра.
Можно пойти еще дальше. Шлиффен превосходно учитывал, что немцы опередят своего противника в быстроте сосредоточения сил в решающем пункте (районе) стратегического фронта. Когда французы начнут реагировать на этот факт, они будут вынуждены к импровизации, которая станет рке запоздалой и немцы смогут достигнуть решительной победы раньше, чем французы успеют сделать необходимые перегруппировки. Фош также учитывал роль времени и делал свои расчеты, которые, однако, не были подтверждены историей. Можно было бы указать также и на то, что Шлиффен завлекал врага в эльзас-лотарингскую ловушку именно с целью выиграть время для главного маневра. Словом, важность подчеркнутого нами момента о выигрыше темпа вовсе не была тайной для руководства с той и другой стороны.
Но в таком случае, почему этот важнейший момент не получил отчетливой и ясной формулировки у Шлиффена и до сих пор не понят и не уяснен со всей полнотой? Поскольку дело касается Шлиффена, были определенные исторические основания для такого умолчания. Никто не станет обвинять его в забвении динамики маневра, роли его стремительности, внезапности и молниеносной мощи. Разгадка в том, что все эти моменты Шлиффен рассматривал как нечто само собой разумеющееся. Шлиффен все время стремился к тому, чтобы придать маневру именно такой высоко динамичный разворот.
Кто станет особо упирать на динамику как сущность наполеоновского маневра? Это представляется всем таким бесспорным и ясным, что к этому вопросу не возвращаются. «Бог войны» мчался, как метеор, по Европе, все сокрушая на своем пути. Когда Наполеон III предложил престарелому Жомини набросать план кампании в Италии 1859 г., последний представил путаную схему из 25 линий. Значит ли это, что Жомини не понимал живой души наполеоновского маневра — его высшей динамичности? Конечно, нет. Наряду со своими схемами он дал замечательную по конкретности и силе изображения историю войн Великой французской революции. Живая динамика маневра мыслилась как что-то безусловно очевидное. Так мыслил себе маневр и Мольтке-старший, очень мало говоривший о подвижности, но зато давший замечательные образцы практического осуществления такого маневра.
О динамике маневра вспомнили и заговорили тогда, когда он атрофировался под влиянием позиционной войны. Обращаясь теперь назад к шлиффеновскому маневру, мы не можем о сущности его говорить в тех выражениях, которые применялись до войны. На первое место следует поставить качество высокой подвижности, которое было столь очевидным тогда, что о нем не считали нужным особо говорить.
Центр анализа должен быть с разбора бумажных планов передвинут на гигантское поле сражения, которое началось германской атакой через Бельгию и кончилось кровавой схваткой у Ипра, ибо мы вправе рассматривать эти сражения и эти маневры начала войны как единую грандиозную четырехмесячную битву. На протяжении этого периода решающее стратегическое преимущество, полученное немцами в результате осуществления шлиффеновского маневра, было развеяно в прах. И лишь кровавая неудача у Ипра может считаться завершением этого процесса — растраты полученного стратегического преимущества.
(с) М.Галактионов. "Париж 1914. Темпы операций".
В итоге, план, который должен был обеспечить стремительную победу Германии в скоротечной войне, аля 1870-й год, привел Германию в тупик позиционной войны на два фронта. Стратегическое преимущество было получено, но достаточно быстро растрачено. После неудачи с реализацией плана Шлиффена, дальше Германии уже приходилось импровизировать и как мы знаем по итогу войны, получилось это у нее не очень удачно.
Ну а сам документ за авторством Шлиффена безусловно входит в число важнейших документов XX века - этот план приближал мировую войну и в существенной мере определил ее ход.