Переходный возраст: «Отвратительное время — внутри ты взрослый, а снаружи шлепаешь в школу»
18+
Грустные и смешные истории о сложном переходе из детства во взрослую жизнь
«Пограничные состояния» — это серия текстов о личном неординарном опыте: от пережитого одиночества во время карантина до детских травм, совместный проект Bookmate Originals и журнала «Незнание». Одно из таких переживаний, которое испытал практически каждый — переходный возраст. Вместе с PostPost.Media мы попросили читателей поделиться своими историями о том, как они пережили пубертатный период. Вот некоторые из этих историй (орфография и пунктуация — авторские).
Анна Брюсова: Каждое утро радуюсь, что мне больше не 12. Серьезно. Отвратительное время: внутри ты уже взрослый, а снаружи шлепаешь в школу к 8.30. Не-не-не: внутри ты бунтарь и рок-звезда, а снаружи ты отличница с флейтой и освобождением от физры. Спасалась мрачными песнями и плакатами из журнала «Bravo». Как же мне было плохо все время. Абсолютно ничего не помню, кроме этого — чужие проблемы и окружающий мир меня вообще не очень волновали. А потом я имела счастье наблюдать, как в коллективе, где все были старше меня, эти все вдруг стали вести себя, как капризные дети. И я подумала: ага, то есть цифры не помогают, если ты чего-то не догоняешь. И я как-то расслабилась, увидев, что количество прожитых лет не решает ничего. Так что я просто стала ждать, когда мой возраст начнет более-менее совпадать с самоощущением. И жизнь ко мне вернулась.
ЮГ: Я в переходном возрасте был несчастен и одинок — и решил сделаться «страшным человеком». Прямо помню эти слова и как решил. Что в это входило?
Купил 29 тетрадок и вел «досье» на одноклассников, говорил им ужасные вещи и смотрел на реакцию, все время чем-то манипулировал. Вспоминать невыносимо стыдно, но это давало мне хоть какое-то чувство контроля и безопасности. Сейчас мне кажется, что так я и выжил.
Anna Perro Pankratova: Переходный возраст по мне проехался очень жестко. Как я сейчас понимаю, на пятнадцатом году жизни у меня случился какой-то гормональный сбой и меня накрыла жуткая депрессия. Мир казался нереальным, я ходила по городу с ощущением, что если я толкну ближайшую стену, то вся эта декорация обрушится, а за ней будет пустота и пепел, и ничего больше. Вся еда имела вкус картона.
О депрессии я тогда ничего не знала, поэтому пришла к выводу, что со мной просто происходит взросление — прекрасное светлое детство закончилось, наступила серая взрослая жизнь, и так теперь будет всегда.
Спасалась от этой серости, ясное дело, большой любовью, очень драматической, к взрослому творческому алкоголику. Бонусом мне добавились семейные проблемы, я выпустилась из школы с троечным аттестатом, ушла из дома. Выжила, по-моему, на чистом упрямстве, потому что умереть (равно как и вернуться домой) означало проиграть родне, которые скажут: «Мы так и знали». Отпустило меня только годам к двадцати пяти.
Oxana Ladich: Родители много работали, их почти не было дома, я развлекалась, как могла. Была страшно горда варенкой, у меня была куртка и джинсы, на груди значок с надписью «Не учите меня жить», на голове старая папина кепка и начесанная и залаченная челка. Я казалась себе страшно модной, слушала Цоя, «Технологию», при этом ходила на концерт «Ласкового мая», собирала наклейки с футболистами мирового чемпионата и ездила меняться этими наклейками к Дому книги. Вообще жила интересно и увлекательно.
Анастасия Решетняк: У меня как-то дурацки он прошел. Все вдруг выросли и стали говорить про секс и встречаться. А я осталась «маленькой» и училась. Хотела поступить и свалить из города. Стало еще сложнее социализироваться. Тело менялось, это было тоже странно. С родителями ругалась, но никаких бунтарских поступков не совершала.
Читала «Спид-инфо» запоем и была одинока.
А потом вдруг все прошло, я поступила в универ и разом стала нормальным человеком.
Ася Вишнякова: Лет в 13 я решила, что я панк. Мама подарила мне мартенсы по колено с металлическими носами и все свои черные юбки и платья. Так и ходила в школу: огромные ботинки, черные рваные колготки, футболка с черепом и криво накрашенные темной помадой губы. Классная руководительница писала в дневнике замечания: «Уважаемые родители, обратите внимание на внешний вид вашей дочери», а мой отец писал там же: «Нормальный у нее вид». Я слушала «Гражданскую оборону» и «Короля и шута», считала себя самой умной, читала Джона Фаулза запоем и прогуливала все недостойные уроки (алгебру, геометрию, химию и физику). Смешно вспоминать это все, но Летова и Фаулза до сих пор очень сильно люблю.
Павел Телешев: Я — тормоз, так что переходный возраст пришелся на мои восемнадцать, когда стало понятно, что у меня ориентация такая, а не проклятье. И началась война с мамой, которая явно чувствовала, что со мной «что-то не то» происходит, но не могла сформулировать для себя, что именно.
Начал выпивать, покуривать, ночевать в разных странных местах, а мама решила включить родителя: находила меня у друзей, у знакомых, орала по телефону, чтобы я немедленно возвращался домой ночевать. В итоге из дома пришлось сбежать.
Она полгода не знала, где я нахожусь (а судьба из Сибири протащила через страну аж до границы с Финляндией), подавала в милицию на розыск. Жизнь вернула; побитого, но не искалеченного (прочее опущу), но мать уже на свободу мою не претендовала. Я побывал в аду, но какой она прошла ад — не представляю.
Олег Лекманов: Благодаря моим святым родителям у меня переходного возраста не было. А вот в 11 лет я давал им, бедным, прикурить. Недавно нашел тетрадку, которую я заполнял тогда для себя, будущего, и с ужасом прочел на первой странице: «Если ребенок кричит вам сгоряча: „Скотина!“, не волнуйтесь и ласково успокойте его». Впрочем, насколько я помню, это были все же теоретические размышления.
Nina Milman: О, отличное было время. Никогда не чувствовала себя настолько нормальным обычным человеком. Все как у всех. Но при этом вроде как все можно — про переходный возраст взрослые в курсе.
В общем, пара лет полной безответственности и свободы. Все резко закончилось на вступительных экзаменах.