Главный ветврач московского зоопарка: в РФ не решен вопрос с обезболиванием крупных животных

Михаил Альшинецкий рассказал о пробелах в ветеринарном образовании и борьбе за препараты для животных.

Главный ветврач Московского зоопарка Михаил Альшинецкий рассказал о том, как обстоят дела с обезболиванием животных в настоящее время, возможно ли в России применение наркопрепаратов для крупных животных, состоянии ветеринарного образования и работе зоопарка во время распространения коронавируса.

— Как вы оцениваете ветеринарное образование сейчас? Где оно лучше, у нас – более общее, или западное – по разным направлениям ветеринарии?

— Вопрос очень болезненный. Вузов очень много с советских времен. В любом крупном городе имеется вуз. В Москве их три. Программа в них устаревшая, в основном разработана для врачей, которые, как предполагается, будет работать с сельскохозяйственными животными. Между тем есть большая потребность во врачах, практикующих с домашними животными – собаками, кошками и разными экзотическими. В этом отношении вузы не дают даже базового образования. И крупные клиники, которые хотят иметь хороших врачей, вынуждены их готовить фактически самостоятельно. После того, как человек отучился пять лет в вузе, он снова учится в клинике.

— Как сейчас обстоят дела с оборотом наркопрепаратов, одно время был запрещен кетамин. Сейчас с его применением нет проблем?

— Сложности были, и остаются, потому что российское ветеринарное законодательство нам досталось от Советского Союза. Закон о ветеринарии, который хотя и был создан в РФ в 90-х годах, сильно устарел, и его до сих пор не могут переписать. Проблема в том, что когда этот закон создавался, понятия «домашние животные» в принципе не существовало, были только сельскохозяйственные. И мысль о том, что собак, кошек нужно как-то обезболивать и лечить, даже не возникала у ветеринарных чиновников. Когда ветеринария у нас стала достаточно развитой, выяснилось, что наркотические анальгетики нам просто недоступны. Лет 10 назад, когда стали открывать уголовные дела за использование кетамина ветврачами, была создана рабочая группа при Минсельхозе. Титаническими, неимоверными усилиями нам – я участвовал в этой группе — удалось разрешить применение кетамина в ветеринарии. Подчеркиваю, только кетамина, хотя требуется огромное количество других препаратов. Просто кетамин тогда был на слуху, и это единственное, что удалось «пробить» в качестве, скажем так, пилотного проекта. Но процесс с разрешением использования наркопрепаратов в ветеринарии так и не удалось завершить. Ветеринарного кетамина нет в продаже, наркотические анальгетики нам по-прежнему недоступны. Вторая проблема: для использования кетамина нужна медицинская лицензия, а мы ветеринары. Сейчас вообще все про это забыли – вроде как-то обезболивать животных разрешили, и ладно.

— А разрешили ли использовать более тяжелые наркотические препараты в зоопарках? Например, насколько я знаю, препарат, нужный для обезболивания слонов, запрещен в принципе. Сейчас есть какие-то подвижки в этом вопросе?

— Зоопарк в еще более тяжелых условиях, нам действительно требуются намного более сильные препараты. Они производятся в ограниченном количестве, на них требуется лицензия I группы, которую нам никто никогда не выдаст. Это вещества, запрещенные к обороту. И мы практически каждый год просим пересмотреть требования к этим препаратам, чтобы их перенесли в другой список, разрешили нам использовать. Сейчас фактически ни одному слону, носорогу, жирафу невозможно сделать анестезию в России. Для этого нужен эторфин, который находится в I группе, в которой находятся основные наркотики. Карфентанил сейчас не производится, к сожалению, нигде, кроме США и для внутреннего рынка, хотя он как раз во II группе препаратов, разрешенных с ограничениями. Мы просим перенести эторфин в эту группу. Есть еще буторфанол, который вообще в III группе, то есть разрешен к обороту с ограничениями, но для него возможны исключения по контролю. Но он для ветеринарии не производится, и мы не можем его использовать. А нам нужен немного не такой буторфанол, как в медицине.

— И как решается вопрос нехватки препаратов?

— Очень сложно. Где можно обойтись полумерами, обходимся ими, с животными, с которыми в принципе нельзя никаких вмешательств проводить из-за отсутствия подходящих препаратов – просто не проводим.

— А кетамина на все не хватает?

— Кетамин разрешен, но его не везде и не все продают ветеринарам – по сути, его можно купить, имея медицинскую лицензию. В итоге складывается ситуация, когда «есть, но нет». Что касается зоопарковых животных, то нам нужен кетамин в другой концентрации, повышенной. Для использования в ветеринарии был сертифицирован раствор кетамина австрийской фирмы. Ввозит в Россию препараты Московский эндокринный завод по предварительному заказу. Для нас ввезли 150 флаконов и больше не ввозили, поскольку спрос очень маленький, у препарата кончилось регистрационное удостоверение, и продлевать его никто не стал. Никто не покупает – никто не ввозит. В целом у клиник, работающих с собаками и кошками, есть возможность пользоваться медицинским кетамином – только для него разработан механизм списания, учета. Но кетамин нужен, например, если нужно вырвать зуб. А для применения других, более сильных наркотических препаратов, которые используются во всем мире, чтобы обезболить во время операции или после, не разработаны никакие механизмы.

— Как в итоге работают ветеринары?

— Они работают с тем, что есть. То, что на самом деле нужно для обезболивания животных, они даже купить не могут. А то, что есть, не всегда подходит. Для примера: если вы придете делать операцию в ветклинику собаке или кошке, им будет не больно, есть препараты, не входящие ни в какие списки, которые свободно продаются, и их можно использовать. Но если у вашей собаки сложная онкологическая история, ее нужно длительно обезболивать, скорее всего, это у вас не получится. Но это упрощенный пример.

— Так что нужно сделать?

— Нужно разработать механизмы применения наркотических препаратов, как для кетамина — для списания, учета количества доз. Это довольно простая схема, она была нами составлена, передана в Минсельхоз, но про нее забыли. Также нужно перенести эторфин во II группу. Также нужно разрешить некоторые препараты использовать без лицензии. Например, буторфанол входит в состав препарата из трех компонентов – и его никак не выделишь, если предположим, что такую цель поставят себе наркоманы, хотя это невероятное предположение. Тогда этот препарат можно свободно продавать, потому что он формально ненаркотический. Есть даже приказ Минздрава на эту тему, нужно только чтобы Минздрав согласился вставить в этот приказ некоторые комплексные ветеринарные препараты. Но для этого нужно собрать рабочую группу в Минсельхозе, обсудить это. Пока этого не происходит.

— Как отразилась пандемия на зоопарке и вашей работе?

— Как работали, так и работаем. Животные никуда не делись. По статистике не могу сказать, что что-то изменилось с заболеваемостью животных во время пандемии. Мы, естественно, соблюдаем все меры предосторожности, работаем в масках, перчатках, особенно с человекообразными обезьянами или с кошками и куньими.

— А у сотрудников зоопарка?

— Сотрудников регулярно проверяют, 10% тестируется каждые две недели. Были отмечены случаи заболеваний. Московский зоопарк следует всем рекомендациям Роспотребнадзора, соблюдаются меры предосторожности.

— Как вы считаете, возможно ли, что снова зоопарк будет закрыт, нужно ли это, на ваш взгляд?

— Вряд ли зоопарк опасен, здесь в основном люди на улице находятся.

— Можете рассказать про самый сложный или запоминающийся случай в вашей практике? В предыдущих интервью вы рассказывали про удаление бивня слона и матки у тигрицы.

— Случаев много, и все по-своему выдающиеся. Сейчас лечим лимфому орбиты глаза у дамана, проводим лучевую терапию, наверно, никто в мире такого еще не делал. Пока непонятен исход, но мы провели уже пять сеансов, это довольно уникальный случай. Анастезия проехидн – тоже уникальная ситуация, у них практически нет рта, невозможно заинтубировать. Таких животных в зоопарках практически не бывает, и в природе их очень мало, они попали в Московский зоопарк еще в советское время. Одна из них достаточно долго прожила, мы несколько раз ее оперировали. Проводили инъекционный наркоз, а кислород подавали через носовой катетер. Отдельно отмечу, что в Московском зоопарке есть Академия, где регулярно проводятся обучающие курсы, в рамках которых мы делимся с коллегами из других зоопарков нашим уникальным опытом.

— Когда рождаются новые животные, об этом сообщают обычно не раньше, чем через месяц. Почему так, боятся, что с детенышем что-то случится?

— Это самый острый период в жизни детеныша, первый месяц-два-три, зависит от вида животного. Мы сообщаем о рождении, когда абсолютно уверены, что с малышом все в порядке. Погибают детеныши из-за внутригрупповой агрессии, неонатальных причин, могут мертвыми рождаться.

— А что происходит, когда животное умирает, как утилизируют тело?

— Для начала его обязательно вскрывают. Когда мы убеждаемся, что животное незаразно, решаем дальнейшую судьбу. Если есть ценность с точки зрения биологии, передаем музеям, как нашего легендарного аллигатора Сатурна, доставленного после войны из Берлинского зоопарка, — он теперь находится в Дарвиновском музее. Если есть договор о сотрудничестве с разными НИИ, то, бывает, образцы крови передаем.

— Переживают ли соплеменники животного его смерть, например, у слонов, человекообразных обезьян?

— Да, в основном переживают родственники. Слоны живут семейными группами, при потерях они грустят, не то, что есть перестают, но видно, что им невесело. У человекообразных обезьян, думаю, это не настолько выражено. Самки могут переживать из-за детенышей.

— А бывает ли, что нужны антидепрессанты?

— Если ситуация критическая, животное не ест явно из-за того, что в стрессе из-за смерти, например, товарища, с которым прожил всю жизнь, то бывает, но обычно не требуется.

— Каких животных не хватает зоопарку, на ваш взгляд?

— На этот вопрос сложно ответить однозначно. Перед тем как животное поступит в зоопарк должен быть сделан целый ряд шагов. В частности, важно понять – может ли зоопарк содержать конкретного обитателя, созданы ли в нем достаточно комфортные условия для жизни определенного животного. Для этого у Московского зоопарка есть Стратегия развития, в соответствии с которой осуществляется планирование коллекции.