Николай Михайлович Карамзин был очень воздержан в еде и в питии.
Впрочем, таковым был он и во всём в жизни материальной и умственной: он ни в какие крайности не вдавался; у него была во всём своя прирождённая и благоприобретенная диететика.
Он вставал довольно рано, натощак ходил гулять пешком или ездил верхом в какую пору года ни было бы и в какую бы ни было погоду
. Возвратясь, выпивал две чашки кофе, за ними выкуривал трубку табаку (кажется, обыкновенного кнастера) и садился вплоть до обеда за работу, которая для него была также пища и духовная, и насущный хлеб. За обедом начинал он с вареного риса, которого тарелка стояла всегда у прибора его, и часто смешивал он рис с супом. За обедом выпивал рюмку портвейна и стакан пива, а стакан этот был выделан из дерева горькой квассии. Вечером, около 12-ти часов, съедал он непременно два печёных яблока. Весь этот порядок соблюдался строго и нерушимо, и преимущественно с гигиеническою целью: он берёг здоровье своё и наблюдал за ним не из одного опасения болезней и страданий, а как за орудием, необходимым для беспрепятственного и свободного труда.
Кажется, в последние годы жизни его вседневный порядок был несколько изменён; но в Москве держался он его постоянно в течение нескольких годов.
Мы сказали, что он был в пище воздержан. Был он вовсе и неприхотлив. Но как никогда не писал он наобум, так и есть наобум не любил. В этом отношении был он взыскателен. У него был свой слог и в пище: нужны были припасы свежие, здоровые, как можно более естественно изготовленные. Неопрятности, неряшества, безвкусия не терпел он ни в чём. Обед его был всегда сытный, хорошо приготовленный и не в обрез, несмотря на общие экономические порядки дома. В Петербурге два - три приятеля могли всегда свободно являться к обеду его и не возвращались домой голодными.
В 1816 году обедал он у Державина. Обед очень плохой был. Карамзин ничего есть не мог. Наконец, к какому-то кушанью подают горчицу; он обрадовался, думая, что на ней отыграться можно и что она отобьет дурной вкус: вышло, что и горчица была невозможна.
Державин был более гастрономом в поэзии, нежели на домашнем очаге. У него встречаются лакомые стихи, от которых слюнки по губам так и текут. Например:
Там славный окорок вестфальской, там звенья рыбы астраханской, там плов и пироги стоят.
Шампанским вафли запиваю.
И всё на свете забываю!
В двух первых стихах рифма довольно тощая, но содержание стихов сытное. - или:
Багряна ветчина, зелёны щи с желтком.
Румяно - жёлт пирог, сыр белый, раки красны.
Тут есть и янтарь - икра, и щука с голубым пером. "Старая Записная Книжка", князь Пётр Андреевич Вяземский (1792-1878.